Смотрю в вагонное окно.
Там не светло и не темно.
Огонь двуцветный, желто-красный,
Огонь цыганского костра,
И необузданный и страстный,
Горит у рваного шатра.
Бесстыдно сняв с себя одежды,
Цыгане вшей бросают вниз.
А рядом шумные невежды
Меняют простыни на рис.
Звезда валяется на крыше.
Верблюды стонут тяжело,
И над костром летучей мыши
Мелькнуло серое крыло.
Мне трудно этот мир постигнуть.
Мне трудно этот мир понять.
Не дай господь на рельсы спрыгнуть
И вдруг от поезда отстать!
Продавщица дыни
Степная девушка в берете
Стояла с дынею в руке.
В зеленом плюшевом жакете
И в ярко-розовом платке.
Ее глаза блестели косо,
Арбузных косточек черней,
И фиолетовые косы
Свободно падали с плечей.
Пройдя нарочно очень близко,
Я увидал, замедлив шаг,
Лицо скуластое, как миска,
И бирюзу в больших ушах.
С усмешкой жадной и неверной
Она смотрела на людей,
А тень бензиновой цистерны
Как время двигалось по ней.
Случай на станции Арысь
Подходит поезд (примечай!)
На станцию Арысь.
В мешке у пассажира чай,
В мешке казаха – рис.
Но пассажиру нужен рис.
Казаху нужен чай.
И вот на станции Арысь,
Как будто невзначай,
Они сошлись и разошлись.
Теперь уж (примечай!)
В мешке у пассажира рис,
А у казаха – чай.
В старом городе
Над глиняной стеной пылает небо дико.
Густой осенний зной печален, ярок, мглист.
И пыльная вода зеленого арыка
Как память о тебе уносит желтый лист.
Нищий
Идут верблюды. Пыль. Сиянье.
Мельканье черных ног и шей.
И гордо просит подаянья
Старик, медлительный, как шейх.
Сон
Полдневный зной мне сжег лицо.
Куда идти теперь?
Стена. Резная дверь. Кольцо.
Стучусь в резную дверь.
За ней узбекский садик. Там
В тени ковер лежит.
Хозяин сам, Гафур Гулям,
С цветком за ухом спит.
Есть у Гафур Гуляма дочь,
По очерку лица,
По гордости она точь-в-точь
Похожа на отца.
Но только меньше смуглый нос,
Нежнее шеи цвет,
И говорят пятнадцать кос,
Что ей пятнадцать лет.
Она в саду горит как мак
И пахнет, как чебрец.
Стучу в резную дверь, но так,
Чтоб не слыхал отец.
«Их будто сделали из глины дети…»
Их будто сделали из глины дети —
Дворы, дувалы, домики, мечети, —
Трудней, чем в тайны помыслов твоих,
Проникнуть в закоулки эти.
Лунная ночь
Я ночью в переулке узком
Стою, задумавшись, над спуском.
И мусульманская луна
Блестит, как нож на небе русском.
Дыня
Ты не сердись, что не всегда я
С тобою нежен, дорогая.
У дыни сторона одна
Всегда нежнее, чем другая.
Солончаки
Горит солончаками поле,
И в сердце, выжженном от боли,
Как на измученной земле
Налет сухой и жгучей соли.
1942
Город белый
Здесь русский город был. Среди развалин
В пролетах окон и в провалах крыш
Осенний день так ярок, так хрустален,
И над землей стоит такая тишь!