Если ночь и душна и светла,
Дышит грустью и праздностью странной,
Ароматна, крахмальна, бела,
Папироса мой друг постоянный.
Все я медлю курить: и пока
С папиросою пламя не слито,
В золотом волокне табака
Невозможность возможного скрыта.
Но едва огневой мотылек
Пропорхнет по обрезу тупому —
Там малиновый вспыхнет глазок
И запахнет табак по иному.
И теперь от иного огня
Острым дымом до сердца дотянет.
И опять, как и вечно, меня
Недоступностью воли обманет.
«Подоконник высокий и грубый…»
Подоконник высокий и грубый,
Мой последний земной аналой.
За решеткой фабричные трубы,
И за городом блеск голубой.
Тот же тополь сухой и корявый
За решеткой в железной резьбе.
Те же пыльные, тусклые травы,
Тот же мертвый фонарь на столбе.
Не мечтай! Не надейся! Не думай!
От безделья ходи и кури.
За решеткой в темнице угрюмой —
Ни любви, ни весны, ни зари.
«Раз я во всем и все во мне…»
Я во всем и все во мне.
Толстой «Война и мир»
Раз я во всем и все во мне,
Что для меня кресты решеток —
В моем единственном окне —
Раз я во всем и все во мне.
И нет предела глубине,
А голос сердца прост и кроток:
Что для меня кресты решеток,
Раз я во всем и все во мне.
«Сквозь решетку втянул сквознячок…»
Сквозь решетку втянул сквознячок
Одуванчика легкий пушок,
Невесомый, как тайный намек.
Удивился пушок и сквозной
Над столом закачался звездой,
И повеял прохладой степной.
Но в окно потянул ветерок
За решетку табачный дымок,
А с дымком улетел и пушок.
Сыпной тиф
О, этот день и с моря холод вещий.
Пустое небо, стынь и леденей.
Чем пальцам ног от холода больней,
Тем блеск стекла уверенней и резче.
Деревьев черных сомкнутые клещи
Стоят, обледеневши у корней,
И неподвижны в комнате моей
Как бы из камня сделанные вещи.
За голубыми стеклами балкона
Проносятся пурпурные знамена —
Там рев толпы и баррикады там…
А я лежу забытый и безногий
На каменных ступенях Нотр-Дам —
Смотрю в толпу с бессильною тревогой.
«Всему что есть – нет имени и меры…»
Всему что есть – нет имени и меры.
Я вне себя не мыслю мир никак.
Чем от огня отличен полный мрак?
Чем разнится неверие от веры?
Кто говорит, что грани звездной сферы
Есть вечности и бога верный знак?
Пока мой глаз их отражает – так!
Но мертв зрачок – их нет, они химеры.
Мир – это я. Случайной мерой чувства,
Миражами науки и искусства
Я мерю все глубины бытия.
А нет меня?.. О, сердце, будь холодным,
Будь до конца спокойным и свободным.
Так говорю на грани смерти я.
Дыня
Александр Николаевич Радищев , Александр Петрович Сумароков , Василий Васильевич Капнист , Василий Иванович Майков , Владимир Петрович Панов , Гаврила Романович Державин , Иван Иванович Дмитриев , Иван Иванович Хемницер , сборник
Поэзия / Классическая русская поэзия / Проза / Русская классическая проза / Стихи и поэзия