В край красный фесок и долам,В преддверье пламенного югаЯ мчусь, зачем — не знаю сам,На крыльях мощного шнельцуга.Гляжу в окно и жду с тоской,Что с каждым часом ближе к цели…И мне хотелось на покой,Скажу я вам. На самом деле!И вот вдали передо мнойВстают знакомые картины:И Джемер с снежною главой,И волны пенистые Дрины…Я слышу вновь по вечерамИ тонкий голос муэдзина,И шум из уличных кафан,И запах жареного «мнина».Какой здесь милый уголок,Какая чудная картина!Я ожил вдруг, здесь впрямь восток,Здесь скуки нет и нету сплина,Но день спешит, за ним другой,А дальше третий, так и мчатся,И ожидаю я с тоской,Когда придется расставаться.Покину я цветущий край,Как нежно любящего друга,И кину с горестью «прощай»Из окон мощного шнельцуга!«Эос». 1924. № 2–3. Берлин
КАВАЛЕРИЙСКАЯ БАЛЛАДА
I
«Ротмистр, сегодня в разъезд —Ваш эскадрон.Но смотреть — не считать звездИ не ловить ворон!»Усмехнулся:«Никак нет, честь полка не уроним!»ПовернулсяИ скомандовал: «По коням!»
II
Скользкий лязг мундштуков и стремянОт шоссэ — справа по три — и в чащу.Сердце пьет голубой туман,Воздух вдаль всё пьянее и слаще…За холмом, прелеском, в овражкиИ на изволок — прямо в рожь.— Эх вы, сашки-канашки! —От судьбы не уйдешь!..И вот —Из-за леса, справа,Отчетливо — пулемет…Марш-марш! И в лаву……Небо упало так резко,Землею набился рот.А из перелескаВсё еще пулеметКолыбельную песню поет и поет…
III
Открыл глаза — и было небо сноваВверху холодным, бледным, и пустым.И призрачным, как легкий серый дым,Как память у тифозного больного.Лежал, смотрел и чувствовал, как кровьСтучит в висках чуть слышной мелкой дрожью.Нет никого. От боли морща бровь,Назад — в лесок пополз тихонько рожью.Дополз. Вздохнул. Поднялся — и бежать…Забился в чащу. Завязал рубашкойПлечо с кровавой раной — и опятьЧерез кусты, лощины и овражки…Весь день блуждал. Под вечер вышелКак раз к селу, к плетню последней хаты.Дождался тьмы. Бог милостив — пошел.«Впустите… И воды… за плату…»