Революционный романтизм и восприятие идей социологической школы определили положительное отношение большинства советских криминалистов к концепции «опасного состояния» личности с внесением в эту концепцию некоторых аспектов, основанных на классовом подходе.[948]
Так, А. Н. Трайнин писал в учебнике по общей части уголовного права: «Преступник и общественно опасный субъект – уже не тождественные понятия; можно быть общественно опасным субъектом и нести уголовную ответственность, не совершая преступления, и, напротив, можно совершить преступление и не явиться общественно опасным субъектом, не подвергаться уголовной санкции… Преступление развенчивается, как единственное и исключительное основание применения уголовной реакции». И далее: «Основанием, вызывающим применение уголовной реакции, может явиться деятельность лица, хотя и не преступника, в прямом смысле, но обнаруживающая социальную оторванность лица от трудовой жизни коллектива или, напротив, деятельность, обнаруживающая социальную связь лица с преступным миром. Далее социально опасными и требующими вмешательства уголовного закона могут быть определены состояния, вызываемые психической болезнью, пьянством, употреблением наркотических средств и т. п.».[949]В центре внимания криминалистов оказалась и проблема аналогии в уголовном праве, тем более что первые советские уголовные кодексы допускали возможность применения наказания (мер социальной защиты) по аналогии. В докладе о проекте УК на IV Всероссийском съезде деятелей советской юстиции (январь 1922 г.) П. А. Черлюнчакевич назвал аналогию «одним из основных принципов».[950]
Введение аналогии было поддержано многими видными криминалистами (А. А. Пионтковский, А. Н. Трайнин, М. А. Чельцов-Бебутов и др.), рассматривавшими ее как «необходимое средство восполнения законодательных пробелов» (А. Н. Трайнин).[951] М. А. Чельцов-Бебутов писал: «Введение аналогии вполне оправдывается социалистическим правосознанием. Если видеть в обществе (в идеалах) трудовое единство, определяющееся общей верховной целью, то «падает» понятие об уголовном кодексе, как хартии свободы отдельной личности. Общее благо – общий закон, который должен быть понятен и близок каждому. Всякое же вредоносное деяние, препятствующее прогрессу, есть преступление».[952]Напротив, известный криминалист старой школы П. И. Люблинский рассматривал аналогию как «временное отступление от строгой законности».[953]
Выступал против аналогии и М. М. Исаев.[954]Принятие уголовных кодексов 1922 г. и 1926 г., содержащих описание признаков различных преступлений, определило интерес исследователей к проблемам Особенной части уголовного законодательства. В 20-е годы публикуются также значительные работы, такие как:
Большой интерес для советских исследователей представляли проблемы уголовной политики вообще и пенитенциарной политики в частности. В анализируемый период были опубликованы, например, следующие работы: