Избранные труды

Эти идеи в значительной степени определяли концепцию и основное содержание проекта Уголовного кодекса Института советского строительства и права Коммунистической академии, вдохновителем и активным пропагандистом которого был Н. В. Крыленко.[963] Особенная часть данным проектом упразднялась, поскольку авторы проекта считали, что исчерпывающий перечень преступлений невозможен, да и не нужен, так как все факты классовой борьбы, принимающие форму уголовного преступления нельзя заранее уложить в точный перечень. Другая характерная черта проекта – это отказ от санкций, «дозировки» и наказаний. Н. В. Крыленко подчеркивал, что дозировка, т. е. точные составы и заранее объявленные законом размеры наказания за каждое преступление, должны быть отвергнуты. Принцип взвешивания репрессии по правилу, кто сколько заслужил, есть не что иное, как перенесение в уголовное право теории меновых отношений.[964]

В соответствии с таким подходом ст. 3 проекта устанавливала: «Среди общественно опасных действий (иначе преступлений) различаются: а) особо опасные, содержащие покушение на пролетарскую диктатуру и завоевания пролетарской революции или подрывающие основные условия общежития, государственного управления и социалистического строительства; характеризуя совершителя их как классового врага или как лицо, явно нетерпимое в условиях трудового общежития, они вызывают тем самым необходимость применения к нему мер классового подавления; б) остальные, менее опасные преступления, дезорганизующие социалистическое строительство и условия общежития и требующие поэтому применения против лиц, совершивших их, мер принудительно-воспитательного воздействия».[965]

Обосновывая предлагаемую реформу уголовного законодательства, Н. В. Крыленко писал, что уголовный закон должен дать в руки судьи-пролетария ориентировочный перечень преступлений… ориентировочный перечень мероприятий, которыми должен располагать суд для борьбы с преступниками… и совокупность методических указаний, как подходить к каждому конкретному преступнику».[966] Эти идеи поддерживались рядом научных работников (Е. Б. Пашуканис, П. Кузьмин, С. Я. Булатов, А. Я. Эстрин[967] и др.). В то же время концепция и основные положения проекта были подвергнуты острой критике, в первую очередь, со стороны практических работников органов юстиции (А. Н. Винокуров, А. Я. Вышинский, П. А. Красиков, А. А. Сольц и др.), как ведущие к нарушению законности. Так, председатель Верховного Суда СССР А. Н. Винокуров отмечал важность и необходимость Особенной части Уголовного кодекса, содержащей перечень запрещенных законом деяний, поскольку каждый член общества должен знать, какая система общественных отношений охраняется государством и какие поступки запрещены под страхом уголовной репрессии. Перечень преступлений должен быть, по возможности, исчерпывающим, а не ориентировочным, составы преступлений должны быть точными. Отказ от конкретных санкций в Уголовном кодексе, введение лишь общих ориентировочных указаний о мерах наказания по целым группам преступлений принесли бы серьезный вред соблюдению социалистической законности.[968]

Своеобразным отголоском дискуссии вокруг проекта Института советского строительства и права стала развернувшаяся в 1935 г. дискуссия между Н. В. Крыленко и прокурором СССР, будущим академиком АН СССР Андреем Януарьевичем Вышинским.[969] Н. В. Крыленко, отказавшись от некоторых крайних идей создания Уголовного кодекса без Особенной части, назвав их «левацким заскоком, в то же время выступал против принципа nullum crimen, nulla poena sine lege, поскольку «условия нашей политической действительности таковы, что иной раз требуют применения закона с отступлением от его текстуального толкования и очень часто требуют применения не той статьи, под которую прямо подпадает данное преступление при опять-таки текстуально точном толковании закона».[970] Возражая оппоненту, А. Я. Вышинский, хотя и признавал неизбежность, целесообразность и политическую разумность «применения аналогии, но только на основе точных составов». «Отказ от точных составов, – подчеркивал он, – открывает дверь самым разнообразным нарушениям закона, самому бесшабашному кустарничанью, самому нелепому «правотворчеству».[971]