Избранные труды. Норвежское общество

С. Пекарчик склонен истолковывать положения шведских законов относительно семейных владений как вторичное явление, сложившееся на основе индивидуальной земельной собственности. Само по себе предположение о возрождении большой семьи не содержит ничего неправдоподобного²⁴⁹. В своеобразных природных и хозяйственных условиях Скандинавии старинные формы семейных и поземельных отношений могли воспроизводиться и на более поздней стадии общественного развития. Не вдаваясь в разбор шведских судебников и оставаясь на почве анализа памятников истории Норвегии (но памятуя, что решение этой проблемы на материале источников одной страны не может не иметь значения и для понимания соответствующих институтов другой — в силу большой типологической близости развития Швеции и Норвегии в тот период), подчеркну еще раз, что право одаля при известных условиях могло быть распространено и на землю «благоприобретенную» или «купленную» (kaupa joro, eign). Следовательно, имел место своеобразный «круговорот» собственности: с одной стороны, распад больших семей вел к выделению индивидуального землевладения, отчуждение земельных владений сопровождалось превращением одаля в kaupa joro; с другой стороны, обладание «купленной» землей на протяжении нескольких поколений создавало возможность установления по отношению к ней прав одаля. Иными словами, одаль мог возникнуть и действительно возникал вновь, и в этих конкретных случаях он не восходил генетически к большесемейной собственности, был вторичным образованием. Но в таких случаях речь идет о судьбе определенных земельных владений, тогда как существо рассматриваемой проблемы заключается в выяснении происхождения института одаля как такового. Эти две стороны дела необходимо разграничивать.

При решении проблемы одаля нужно обязательно принимать во внимание моменты, значение которых С. Пекарчик явно недооценил. Начать с того, что и институт одаля, и отношения в рамках большой семьи находились в тесной связи с родовыми отношениями. Выше было показано, что ближайшие родственники, входившие в состав большой семьи, отнюдь не выделялись из более широкого круга сородичей, между которыми сохранялись кровные, а отчасти и имущественные отношения. Анализ структуры родства у норвежцев обнаружил переплетение отношений в большой семье с отношениями в рамках более обширного кровнородственного коллектива. Этот коллектив, патронимия, или как бы его ни называть, более рыхлый и неопределенный по своему составу, чем большая семья²⁵⁰, ибо он не опирался на хозяйственное единство, тем не менее был вполне реален и долгое время продолжал играть известную роль в общественной жизни скандинавов. Таким образом, большая семья выступает перед нами еще не оторвавшейся полностью от пуповины родового строя. Но если большая семья и могла регенерироваться, возникать в качестве вторичного образования из разросшейся «малой» семьи, то родовая традиция, с которой она предстает связанной в записях обычного права, служит несомненным свидетельством неизжитости более ранней стадии этой формы семейно-родственной организации²⁵¹. Иными словами, было бы ошибкою видеть в большой семье, рисующейся памятниками древненорвежского права, явление, непосредственно восходящее к родовому строю, но, вместе с тем, не менее, а, пожалуй, и еще более ошибочно было бы считать ее лишь позднейшим, новым образованием. Как уже отмечалось, нужно отличать большую семью — форму, соответствующую определенной ступени в эволюции родственных отношений, от больших семей, которые возникали из разраставшихся индивидуальных семей: если первая из этих форм характеризовалась специфической структурой родственных связей и отношений собственности, то вторая строилась на индивидуальной собственности на землю, ограниченной в интересах совместного владения и хозяйствования.