Избранные труды по русской литературе и филологии

Понятно, что за многими именами стояли определенные биографические ситуации; но во многих случаях названы лица, каждое из которых могло быть в большей мере объектом наблюдений или даже только мемуарного (само обозначение «воспоминания» встречается в некоторых планах) – потенциально художественного – осмысления «задним числом», чем участником какой-либо конкретной, лично значимой для Тынянова ситуации. К этой второй группе можно отнести часть профессоров Петербургского университета, а также, например, А. Волынского или А. Грина, упомянутых, несомненно, в качестве обитателей Дома искусств. (Конечно, не «биографичны» в узком смысле слова упоминания реалистов и символистов в начале программы.) Однако проводить такое разграничение достаточно трудно, поскольку далеко не всегда наличные, весьма ограниченные биографические сведения позволяет с уверенностью утверждать, что имело место или нет активное общение. Так, лишь недавно стало известно о помощи, которую оказывал Тынянову в 1921 г. Н. А. Котляревский407. С другой стороны, заведомо важные контакты с Е. Д. Поливановым пока документированы очень мало, хотя ранний бытовой контекст (1920) очерчен в воспоминаниях Каверина, рассказывающего, среди прочего, о том, как Поливанов водил Тынянова в опиумную курильню, которую держали в Петрограде китайцы408. В дальнейшем, с отъездом Поливанова в Москву в 1921 г., отношения стали более далекими, и, судя по переписке со Шкловским, Тынянов желал нового сближения. Напомню, что в 1927 г. он следил за работой Каверина над романом «Скандалист» – где прототипом Драгоманова был Поливанов – и даже сочинял с автором для заключительной главы лекцию Драгоманова409.

Иногда там, где согласно биографической хронологии конспекта можно ожидать «воспоминаний» о делах пяти-десяти-пятнадцатилетней давности, мог, как выясняется, использоваться и позднейший материал. Так, если бы пришлось писать о С. Ф. Платонове, была бы, видимо, как-то учтена его оценка «Смерти Вазир-Мухтара». В 1928 г. Тынянов писал Шкловскому: «Ввиду резкого разделения в семье историка Платонова по поводу „Вазира“: одни члены семьи ругают, другие хвалят, – старик потребовал комплект „Звезды“ и теперь читает. Интересно, что скажет»410. Возможно, сходным образом личное представление об Э. Л. Радлове связывалось не только с журналом «Начала» (он, как и Платонов, входил в редакционную коллегию), но также с позднейшими контактами, которые могли поддерживаться через его зятя Б. В. Казанского. Узнав в Праге в первые дни 1929 г. о смерти Радлова, Тынянов писал Казанскому: «Его многим будет недоставать, это был самый умный интересный собеседник из старшего поколения»411.

Специфическая ситуация связана, по-видимому, с именем Л. В. Щербы, дважды названным в конспекте и, казалось бы, не требующим особых комментариев. Согласно сведениям Ф. Ф. Перченка, в 1919–1921 гг. Щерба три раза подвергался аресту, «обстоятельства освобождения неизвестны»412. Между тем, по устному свидетельству Л. Н. Тыняновой, брат в эти годы неоднократно и успешно просил за арестованных, пользуясь тем, что его гимназический приятель Ян Озолин<ь>413 оказался среди руководителей петроградской Чека; единственный из этих людей, кого она помнила по имени, был Щерба (у него она сама занималась в университете). По ее словам, Озолин застрелился в 30-х гг., спасаясь от ареста.

Один из названных в программе ученых, античник С. Я. Лурье (1891–1964) доводился родственником семье Гаркави414, а через нее был в отдаленном родстве с Тыняновым. Ссылки на Лурье см. в ПИЛК (С. 112), в ПСЯ (1965. С. 193); его статья «„Гавриилиада“ и апокрифические евангелия» напечатана под одной обложкой с «Архаистами и Пушкиным» – в сб. «Пушкин в мировой литературе» (1926). Несомненно, они должны были говорить и на тему книги Лурье «Антисемитизм в древнем мире» (1922)415.

В целом программа ориентирована не столько на «я», сколько на «других». Лишь в одном месте, если не считать начального пункта («Режица»), личные события выдвинуты на первый план, причем на фоне войны и революции; здесь же констатирован перерыв в университетских занятиях в 1917–1918 гг.416 (кратковременное исключение из университета в 1914 г. за участие в студенческой сходке не повлекло такого перерыва417, а само участие в подобных акциях418 Тынянов в программе не упоминает, явно не придавая ему значения).

Отметим, отвлекаясь в сторону, что в небольшой сохранившейся части бумаг студенческих лет – конспекты таких книг, как «П. Я. Чаадаев» М. О. Гершензона, «Le vers francais» М. Граммона (Paris, 1913), «Герои и героическое в истории» Т. Карлейля (пер. В. И. Яковенко, СПб., 1898), «И. С. Аксаков в его письмах» (М., 1888), «Творения Платона» в переводе В. Соловьева (т. 1, М., 1899) – «Ион», «Второй Алкивиад», а также «Рассуждение об Ионе» Соловьева, и др.