В заключение я укажу на то, что, с легкой и невежественной руки Макса Нордау[60], «художественные» рецензии переполняются указаниями на болезненность новой школы в искусстве, на психическое расстройство современных художников, которых гг. критики остроумно предлагают поместить в кунсткамеры, паноптикумы или сумасшедшие дома. Особенно много таких лестных пожеланий высказано по адресу последней выставки Тов. Московских художников, чем последние должны быть обязаны в значительной мере Г.И. Россолимо[61] и его лекции «Искусство, больные нервы и воспитание». Я был лишен удовольствия слышать ученого лектора и только по краткому сообщению газет узнал, что д-р Россолимо в своей речи «обрисовал все роды искусства, выяснил разнообразие процессов творчества... и пришел к заключению, что это новое искусство — не что иное, как продукт творчества болезненного ума... дегенератства». Спасибо д-ру Россолимо, который, «заканчивая свой в высшей степени интересный доклад, сказал, что лечить искусство, конечно, нельзя». Это, конечно, очень жаль. Интересно бы видеть в руках такого знатока «всех родов искусства», открывшего притом «все разнообразие процесса творчества» и, наконец, д-ра медицины таких хотя бы «дегенератов», как Stuck, Thoma, Lenbach, Böcklin![62] И какая бы была у названного психиатра практика: художники, скульпторы, открывающие уже много лет огромные выставки нового искусства, все немецкие Secession'ы[63], профессоры академий, архитекторы, здания которых покрывают теперь Европу, композиторы, наполняющие целые программы концертов, все эти moderne Meister, artistes modernes[64] — прекратили бы свои бесчинные творения, сидели бы под крепким замком колоссальнейшего «желтого дома» и были бы в полном распоряжении лектора, которого публика «наградила аплодисментами».
«Все свободны, — говорит великодушный г. В. Г., — и художники, и критики, и публика». Так пусть и я воспользуюсь этой свободой и скажу всем поименованным критикам и толкователям временного искусства: вы — наги! Прикройте наготу вашу или сидите дома, ибо без одежды выходить на публику стыдно... Этими словами я только взываю к стыду гг. критиков, который все же, думается, должен у них быть.
Комментарии
Впервые: Критика критиков //
Статья является первой попыткой Кандинского попробовать себя в жанре сочинения об искусстве (до этого он писал исключительно работы по этнографии). К моменту написания статьи художник уже, несомненно, чувствовал себя зрелым мастером. В это время он открыл в Мюнхене собственную школу. Ему хотелось, чтобы отечественная художественная критика заметила его дебют на VIII выставке Московского товарищества художников, где были выставлены его 16 работ. Этим и определялось желание увидеть свою фамилию в газетных статьях. Но, увы, этого не произошло. И художник, выбрав, как ему показалось, самые характерные образцы критики, обвинил их авторов в дилетантстве.
Кандинский не учел, что согласно традиции критика редко — за немногими исключениями — реагировала на новые имена. Он не знал особенностей самого критического жанра, в котором всегда, с момента появления, имелась склонность к развлекательности и зубоскальству. Чуждый юмора, он особенно болезненно воспринял эту особенность рецензируемых им текстов. Интересно, что, занимаясь в Мюнхене преимущественно совершенствованием рисунка, художник внимательно следил за тем, как используется это средство построения формы у других. Характерно, что, составляя свой «ответ» критикам, их добровольный, хоть и нежданный оппонент пользовался теми же полемическими приемами, что и они. Правда, такой своеобразный опыт ему в дальнейшем не пригодился, так как откликаться на текущие замечания, тем более и не по поводу собственного творчества, художник в дальнейшем не собирался. Интересным является то, каким образом Кандинский формулирует собственные эстетические положения, на что и как он опирается.
Корреспонденция из Мюнхена
I. Международная выставка Сецессиона[65]
После некоторых внутренних неурядиц и столкновений молодых членов Сецессиона со «стариками» (в число которых отнесен уже и Ф. Штук[66]), а быть может, главным образом, вследствие начавшейся конкуренции с Берлином из-за титула «Kunststadt» [Город искусства (нем.)], руководители и заправилы Мюнхенского Сецессиона, очевидно, решили в этом году постараться.