Степень писательской активности Кандинского заметно снизилась после 1914 г. Отъезд из Германии в Россию предопределил многое. Необходимо было и оглядеться, и вновь проанализировать возможные пути собственного художественного развития; при всей интенсивности и многосложности поисков закон «медленно спешить», близкий Кандинскому, сработал. Это коснулось не только количества разных публикаций, которое сократилось, но и живописных работ; так, самих картин было написано тогда немного. Такая ситуация у художника бывала и раньше, когда он, например, с 28 июня 1906 г. по 9 июня 1907 г. «отсиживался» в Севре, под Парижем, до этого путешествуя по Италии и Швейцарии. Тут же дело определялось не только тем, что Первая мировая война существенно повлияла на мировоззрение всей европейской интеллигенции (а иначе и быть, собственно, не могло), кардинально меняя представление о судьбах людей, а вместе с тем и характере искусства, его задачах. Важным представляется и получившееся вольно или невольно совпадение биографических поведенческих мотивов мастера и общей политической и социальной ситуации. Некоторая приостановка в развитии творческих принципов была просто необходима; так поступил не только Кандинский, но и большинство мастеров его времени. У художника это было заметно по эволюции живописи (примечательно обращение к колористическому реализму в 1916-1917 гг.) и по его текстам, появившимся в печати начиная с 1918 г., с их переосмыслением прошлого и с наметками многообещающего пути вперед.
* * *
«Ступени» — так называл автор в 1918 г. русскую версию своей биографии «Rückblicke»[9] (München, 1913), что неслучайно, симптоматично и символично. Кандинский стремился к пропаганде и утверждению своих идей. До этого он хлопотал о появлении в России «О духовном в искусстве» — той книги, в которой сказанное им «Сезам, откройся!» относилось к кругу наболевших вопросов. Ему хотелось, чтобы и «О духовном...», и «Текст художника» (другое название — «Ступени») были изданы в Москве одновременно. Эффект, конечно, мог быть велик. Так как новое искусство явно развивалось «не по пути Кандинского», и ни последователей, ни учеников у него тогда не имелось (с Габриэле Мюнтер он расстался), а критика становилась существенной (достаточно вспомнить хотя бы статью Н. Лунина в журнале «Аполлон» за 1917 г.[10] и отношение К. Малевича и его школы, все более и более авторитетной), то, понятно, это стало, на его взгляд, необходимо.
«Ступени» в понимании Кандинского не теологичны и не теософичны, не есть «лестница, восходящая на небо», или степень духовного познания трансцендентного, астрального, но они — музыкальны, являются диалектичным соотношением мажора и минора, как в жизни и как в искусстве. По-немецки это звучит как «Klangstufe», то есть как «лестница звуков». Вспомним, что поэтический сборник художника назывался «Klänge», а сам мир звуков («Звуки» — русское название сборника) его завораживал, причем с детства. Слова «гамма», «лад», «строй», «тон» характерны для лексики Кандинского, а они и составляют основу «ступеней» звукоряда. В «музыкальной лестнице» важен «скачок» (как не припомнить тут стихотворную строку из «Звуков»: «...за этим белым скачком опять белый скачок...»). Восхождение понималось достаточно широко, чуть ли не как универсальный принцип. Тем более учтем, что второе название «Ступеней» — «Текст художника». Оно декларативно указывает на авторскую позицию — позицию художника, который и собственную биографию рассматривает с точки зрения своей «Эстетики».
Так и двигался вперед Кандинский. По «ступеням» жизни, искусства и своей теории. В связи с выставкой «Салон В. Издебского» в Одессе в 1911 г., на которой ретроспективно было экспонировано 54 работы мастера, в газете «Одесские новости» появилась статья анонима (надо думать, самого художника): «Пять этапов, как пять ступеней лестницы, ведущей к последнему достижению эстетического индивидуализма,., приобретшего право на безграничную свободу художника, влюбленного в музыку красок и преследующего лишь одну цель: самоопределение в свободе и смелости»[11].