Избранный

– Вы говорите так, будто видели все своими глазами.

– Так оно и есть. Я со своими людьми был рядом. Но мы не могли вмешаться, дабы себя не обнаружить.

– Жестокая у вас была работенка. – Геваро впервые за время их беседы испытал к Клетинье неприязнь.

– Что делать? С терроризмом не борются в белых перчатках.

– Вы обмолвились, что Клеманов, младшего и старшего, заманили в ловушку. Но кто заманил?

– По всей вероятности, Орден. Та самая загадочная, конкурирующая с Организацией структура.

– В ваших словах сейчас сквозит не свойственная вам неуверенность. Меня это, признаться, удивляет. Вам не удалось это выяснить наверняка? – Геваро почти не скрывал злорадство.

– Я бы говорил более уверенно, если бы мне суждено было довести все расследование до конца.

– И что же вам помешало?

– Наступило время моего выступления на закрытых парламентских слушаниях. Я подготовил емкий доклад, где называл все европейские банки, финансировавшие террористов. Я свято верил в справедливость нашей республики и никого не боялся. Банк Клеманов тоже значился в моем перечне. Я думал, что мой доклад произведет переворот в общественном сознании. Но, как это ни горько сознавать, мои опытнейшие сотрудники где-то наследили, и Клеман успел подготовиться и соответствующим образом настроить парламентариев.

Моя речь была подвергнута жесточайшей обструкции, меня объявили чуть ли не сумасшедшим, сочли опасным для общества клеветником. На следующий день меня уволили, и жизнь моя начала меняться, как в кино. Честно признаюсь, я был настолько потрясен таким поворотом, что некоторое время вообще вокруг себя ничего не видел. Потом, оклемавшись, обнаружил, что за мной следят. Причем эта слежка не была особенно скрытой, кажется, меня просто хотели сломить психологически, показать, что я ничего не могу сделать в тайне от своих Соглядатаев. За всем прослеживался почерк Организации и Клеманов. Мой агент, тот, которому пришлось инспирировать свою смерть, предупреждал меня, что по части загнать человека в угол. Организации нет равных. Слава богу, что у меня тоже есть кое-какой опыт, и мне удалось с помощью не отказавшихся от меня друзей уйти из-под наблюдения. Мы вырвались на машине за город. Надо было что-то решать. Времени у нас было в обрез. Недалеко от Парижа я знал один пансионат, очень хорошо охраняемый, где держали людей с пошатнувшимся психическим здоровьем. Я рассудил, что там меня вряд ли будут искать, и, пользуясь тем, что директор этого дома когда-то слыл моим добрым приятелем, поместил сам себя в добровольное заточение. Там как раз незадолго до моего появления скончался какой-то старик, у которого не было никакой родни, и я занял его место. Директор хоть и неохотно, но согласился не регистрировать меня официально, какое-то время не обнародуя факт смерти бывшего своего подопечного. Я же, в свою очередь, дал слово, что задержусь в его горестной обители недолго.

Тишина, покой, аскетизм во всем, никаких церемоний – вот главные качества этой лечебницы. Сосед попался мне довольно симпатичный, хотя в психике его намечались некоторые серьезные изъяны. Его лицо таило черты как будто знакомые, но я отнес это к тому, что такие утонченные лица, как это ни парадоксально звучит, могут быть весьма типичными. Иногда этот чудак, похоже, вовсе терял ориентацию внутри себя и молол полную чепуху. Только с моей помощью он мог выбираться из поглощающей его тьмы. И вот однажды, как только мы проснулись, он с потешно торжественным видом сообщил мне, что хочет поведать главную тайну своей жизни. Я поначалу усмехнулся про себя, но с первых слов понял, что в его мозгах сегодня на редкость ясно. История выглядела занимательной, почти трагичной, и вдруг… Произошло невероятное. Я вдруг понял, кто передо мной. Бьюсь об заклад, что вы не догадаетесь?

– Оставьте театральные эффекты! Говорите, – вставил Геваро раздраженно.

– Собственной персоной Шарль Клеман, младший из братьев, якобы внезапно умерший!

– Господи помилуй! Прямо фильм ужасов какой-то! – Геваро потер рукой шею.