Избраное

Ты прости, что пришел к тебе поздно-препоздно,

И за то, что, бессонно сердясь, ждала.

По молчанью, таящему столько «тепла»,

Вижу, как преступленье мое серьезно…

Голос, полный холодного отчуждения:

– Что стряслось по дороге? Открой печаль.

Может, буря, пожар или наводнение?

Если да, то мне очень и очень жаль…

Не сердись, и не надо сурового следствия.

Ты ж не ветер залетный в моей судьбе.

Будь пожар, будь любое стихийное бедствие,

Даже, кажется, будь хоть второе пришествие,

Все равно я бы к сроку пришел к тебе!

Но сегодня как хочешь, но ты прости.

Тут серьезней пожаров или метели:

Я к цыганам-друзьям заглянул по пути.

А они, окаянные, и запели…

А цыгане запели, да так, что ни встать,

Ни избыть, ни забыть этой страсти безбожной!

Песня кончилась. Взять бы и руки пожать,

Но цыгане запели, запели опять –

И опять ни вздохнуть, ни шагнуть невозможно!

Понимаю, не надо! Не говори!

Все сказала одна лишь усмешка эта:

– Ну а если бы пели они до зари,

Что ж, ты так и сидел бы у них до рассвета?

Что сказать? Надо просто побыть в этом зное.

В этом вихре, катящемся с крутизны,

Будто сердце схватили шальной рукою

И швырнули на гребень крутой волны.

И оно, распаленное не на шутку,

То взмывает, то в пропасть опять летит,

И бесстрашно тебе, и немножечко жутко,

И хмельным холодком тебе душу щемит!

Эти гордые, чуть диковатые звуки,

Словно искры, что сыплются из костра,

Эти в кольцах летящие крыльями руки,

Эти чувства: от счастья до черной разлуки…

До утра? Да какое уж тут до утра!

До утра, может, каждый сидеть бы согласен.

Ну а я говорю, хоть шути, хоть ругай,

Если б пели цыгане до смертного часа,

Я сидел бы и слушал. Ну что ж! Пускай!

1971 г.

ПОЮТ ЦЫГАНЕ