Избраное

У палатки на мохнатой кочке

Он сидит недвижный и немой.

Только писем легкие листочки

Чуть шуршат в руке его порой.

Взгляд скользит бесцельно по травинкам,

Мчит сквозь лес в далекие края.

«Галя, Галя, милая Галинка,

Звездочка весенняя моя!

Значит, в час, когда, в толкучке стоя,

Ждал тебя я, пасмурный и злой,

Тихо дверь больничного покоя

Где-то затворялась за тобой…

А сейчас ты ждешь меня, вздыхаешь

И уж вновь заботами полна

(Нет, так можешь только ты одна),

На сюрприз какой-то намекаешь.

Что там: шляпа? Трубка? Эх, Галинка!

Все сюрпризы мелочь. В них ли суть?!

Да за взгляд твой, за одну слезинку

Я весь мир готов перевернуть!

Впрочем, стоп! Восторги эти прочь!

Ведь и впрямь те слезы недалече…»

Он вдруг вспомнил дождик, хату, ночь…

Вспомнил Танин шепот, губы, плечи…

«К черту ночь. Ночь позади осталась!

Знаю. Пусть все это не пустяк.

Но ведь и с другими так случалось?!

Ах, да что мне – так или не так?!

Вон глаза: они такие чистые!

В них моря, сады и соловьи…

Галка, Галка, волосы пушистые

И ресницы черные твои…

Ты слаба. Так этого ль стыдиться?

Пишешь «подурнела» – ерунда!

Раз мы вместе – все нам не беда.

Вот вернусь, и съездим подлечиться.

Трудно мне. Ведь я в глуши лесной.

Ах, не то! Не в этом вся причина!

Да, я виноват перед тобой!

Но ведь ты простишь меня, Галина?

Только что я? У нее беда,

Я ж примчусь кудахтать, словно квочка:

«Ах, ошибся…» Глупость! Ерунда!

Ничего тут не было – и точка!»

– Ну, геолог, что сидишь в печали? –

Танин голос будто в сердце нож! –

Отчего купаться не идешь?

Письма, что ли, душу истерзали?

Громов вспыхнул, встал и, помолчав,

Произнес, не подымая взгляда:

– Я не знаю, кто и в чем был прав,

Только больше нам нельзя… Не надо…

Вышло так… Нет, ты не думай, Таня,

Что я трус… Что я не дорожу…

Я не знал… Я не хотел заране,

Погоди… Ты сядь. Я расскажу.

С Галей плохо. – И пока, сбиваясь,

Говорил он о своей беде,

Танин взор скользил, не отрываясь,

По кустам, по бревнам и воде…

Вон пришла к реке купаться ива.

Подошла, склонилась над водой

И струю прохладную пугливо

Трогает зеленою рукой.

Что у ивы, например, за боли?

Веточку сломаешь – отрастет…

Громов все рассказывал о школе

И о письмах Галиных на фронт.

Руку взял – руки не отняла.

– Таня, ты ведь добрая, я знаю…

– Да, Андрей, ты прав… Я понимаю.

Ну, довольно! – Встала и пошла.

Обернулась. Посмотрела твердо.

Нет, прощаясь, взгляд не упрекал,

А, как встарь, насмешливо и гордо

Словно бы два пальца подавал.

Вряд ли Громов сам себе признался,

Что, стремясь к Галине всей душой,

Он тогда почти залюбовался

Горделивой этой красотой.