Избраное

Я тысячи раз те слова читал,

В отчаяньи гневной кипя душою.

И автор их сердце мое сжигал

Каждою яростною строкою.

Да, были соратники, были друзья,

Страдали, гневались, возмущались,

И все-таки, все-таки, думал я:

Ну почему, всей душой горя,

На большее все же они не решались?

Пассивно гневались на злодея

Апухтин, Вяземский и Белинский,

А рядом Языков и Баратынский

Печалились, шагу шагнуть не смея.

О нет, я, конечно, не осуждаю,

И вправе ль мы классиков осуждать?!

Я просто взволнованно размышляю,

Чтоб как-то осмыслить все и понять.

И вот, сквозь столетий седую тьму

Я жажду постичь их терпенья меру

И главное, главное: почему

Решенье не врезалось никому –

Сурово швырнуть подлеца к барьеру?!

И, кинув все бренное на весы,

От мести святой замирая сладко,

В надменно закрученные усы

Со злою усмешкой швырнуть перчатку!

И позже, и позже, вдали от Невы,

Опять не нашлось смельчака ни единого,

И пули в тупую башку Мартынова

Никто ведь потом не всадил, увы!

Конечно, поэт не воскрес бы вновь,

И все-таки сердце б не так сжималоь,

И вышло бы, может быть, кровь за кровь,

И наше возмездие состоялось!

Свершайся, свершайся же, суд над злом!

Да так, чтоб подлец побелел от дрожи!

Суд божий прекрасен, но он – потом.

И все же людской, человечий гром

При жизни пускай существует тоже!

1990 г.

ВЕРЮ ГЕНИЮ САМОМУ