Избраное

Бой, утихший прошедшей ночью, утром начинался с новой силой. То там, то здесь на всех участках сражения появлялась знакомая бойцам фигура полковника Федюнинского. Его можно было видеть всюду — в штабе, в наблюдательном пункте, на дорогах. Энергичный, с быстрой походкой, с золотой звездой Героя Советского Союза на груди, он отдавал приказания, осматривал огневые точки.

На опушке леса еще стояла душевая установка. Здесь вчера, после многих трудных дней, перед новой схваткой бойцы мылись и весело переговаривались. Считанные минуты отдыха, но как они укрепляют!

…Мы сидели на окраине села, у сгоревшей хаты Трофима Бондарчука. Пепел был еще горяч. От обгоревших стен шел жар.

В одном из садов помещался наблюдательный пункт полка, вынесенный со вчерашнего дня вперед, ближе к немецким позициям. Откуда был слышен голос подполковника Гусь: «Бувайлик, продолжайте так, как начали!.. Вперед, за огневым валом!..» Отрываясь от телефона, он всматривался в окраины города, на которых шел бой.

Мы прошли по безлюдной деревенской дороге на огороды. Возле амбара с покатой крышей стоял комиссар полка, направляя только что подошедший батальон на правый фланг.

 — Зарылись по уши в землю, гады, — сказал он хриплым от напряжения голосом, — но мы их отроем…

Бойцы, пригибаясь среди картофельных гряд, двинулись к кладбищу. В поле еще сорок минут назад находились немцы. Невдалеке под деревом лежал убитый фашистский офицер. Он валялся здесь, в сером кителе с нарукавным знаком. Какой-нибудь час назад он стоял на улице выгоревшего и ограбленного городка и произносил жестокие, глупые, напыщенные слова… Он хотел украинской земли — он получил ее!

Передний край обороны противника был испещрен дымами. С наших огневых позиций беспрерывно били орудия. Они разыгрывали свою грозную мелодию по нотам. Артиллеристы работали с азартом: команда, наводка, выстрел!.. опять!.. снова!..

 — Артисты своего дела, — сказал нам политрук Попов. — Математики…

…К вечеру, обойдя поле, изрезанное воронками, мы прошли через лесок и оказались в укрытой точке, на берегу небольшой чистой реки. Меньше чем в километре, за — второй излучиной, виднелась переправа. На тоненьких мостках, наспех восстановленных немцами, заметны неясное движение, пыль, отблеск металла.

Возле кустов мы встретили разведчика Петрова, вернувшегося из заречья. Он шел быстро, не оглядываясь. Его смятая гимнастерка в пыли. Пилотка сбита на затылок. Из-под нее выбивались коротко остриженные волосы, тоже побелевшие от пыли.

 — Где лейтенант?

Мы с трудом разобрали его слова. Он говорил неясно и быстро, но старался быть спокойным. Только теперь мы поняли, что он ранен.

Лейтенанта не оказалось. Петров присел на пенек, вытер пот рукавом и, уставившись на одну точку себе под ноги, сказал:

 — Из-под земли доставайте…

Лицо его заметно осунулось. Глубокая желтизна обозначилась на скулах. Под запавшими глазами выступили капли пота. Он сидел не двигаясь. Его крупная фигура резко выделялась на фоне яркого заката.

Бой за холмом усиливался. Это было очевидно по нарастающему гулу тяжелых минометов, по линиям дымков, расползающихся в разные стороны, и по молчанию всего живого, не относящегося к бою.

 — Баклажку с водой! — сказал Петров.

Ему подали красноармейскую флягу. Он с усилием вытянул глубоко забитую пробку и начал пить.

Наконец из-за огородных плетней показался тот лейтенант, о котором шла речь. Он сразу подошел к Петрову.

 — Ну, что там? Долго пропадал! Какие сведения? Что там на холме? — спросил он.

Петров встал и выпрямился.

 — Танки без горючего, товарищ лейтенант, и тяжелые минометы, за ними до города пусто… Остальное все хитрости, — сказал он. Мы видели, как он побледнел и закачался. — Немного стукнуло, — смущенно сказал он, — сначала ничего, а теперь вроде как бы давит. Осколок как будто. Мина…

 — Живо в санбат, — сказал лейтенант и, отвернувшись, перестал его замечать. Он весь сосредоточился на предстоящей задаче. — Вперед, ребята! Несколько ржавых танков там перед нами. И больше ничего. Они в земле — так вгоним их в землю до конца.

 — Я с вами, — сказал Петров, настойчиво следуя за лейтенантом.

 — В санбат, в санбат! — сказал тот сердито.

 — Разрешите, товарищ командир, и я пойду в атаку. Я пять суток хожу перед немцем, а ни одного еще не повалил…

 — Без разговоров! В санбат! — сказал лейтенант сурово.

Петров, припадая на ногу, неохотно зашагал прочь.

 — Золотые ребята, — тихо сказал лейтенант. — С этими и жить можно и умереть не жаль.

Вскоре ребята скрылись за деревьями. Мы пошли к наблюдательному пункту узнать обстановку за последние тридцать минут. На дороге лежал клочок грязной бумаги — фашистская листовка, сброшенная с самолета. На ней было написано: «Солдаты красноармейцы! Слухайте. Уже шесть дней мы сидим в регулярной защите, а вы не можете нас взять. Сдавайтес…»

Наглость фашистского «сдавайтес» была поистине неповторима. Одно было ясно: немцы зарываются в землю, сгибают голову под огнем наших контратак, несут громадные потери.

Как все это не похоже на задуманный ими стремительный поход с музыкой и парадами!

9 VIII 1941