Избыточность опыта

В Картезианских медитациях Гуссерль утверждает, что систематический анализ конкретного Эго, а именно как монады, создает чрезвычайные трудности (Hua I, 107; рус. 97). На деле, феноменология очень поздно нашла доступ к исследованию конкретного Я и синтезирующей функции ассоциации (Hua I, 113; рус. 105). Проблема генезиса возникает, когда задаются следующие вопросы: если предположить, что универсум априори включает бесконечное многообразие переживаний то, как они друг с другом взаимодействуют? Все ли моменты опыта совозможны? В каком порядке должны полагаться различные ноэтические акты?

Чтобы прояснить постановку проблемы, Гуссерль ссылается на следующий пример: научная деятельность, такая как, например, философствование, предполагает разумное Эго, прошедшее определенный генезис. Рациональная деятельность научного теоретизирования, в эйдетическом отношении, скрыта от ребенка[42]. Говоря иначе: эта сложная деятельность определяется закономерностью, тесно связанной с историей Эго. Генетическая феноменология собственно нацелена на то, чтобы подчеркнуть историю Эго и его синтезирующих функций, функций, которые откладываются путем повторения, становятся хабитуальностью и служат основой для дальнейших актов и ассоциаций. Она пытается прояснить отношение между двумя различными формами апперцепций (характерными, например, для жизни ребенка и ученого-теоретика), показывая, как одно сознание возникает из другого.

Мы уже констатировали, что в генетической феноменологии временной синтез признается в качестве наиболее общей и элементарной формы генезиса. В рамках этой универсальной формы «жизнь протекает как мотивированный процесс особых конститутивных действий с разнообразными особыми мотивациями и системами мотиваций, которые, согласно всеобщим закономерностям генезиса, создают единство универсального генезиса ego. Ego конституируется в себе самом, так сказать, в единстве некоторой “истории” […].» (Hua I, 109; рус. 99).

Если исследовать развитие монады как конкретного индивида, то следует констатировать, что содержание временного отрезка и всякой временной фазы не может рассматриваться как более поздний момент длительности без более ранних моментов (Hua XIV, 12): «Апперцепция, которая начинается в какой-то момент, мотивирована этим моментом и никаким другим и несет в себе самой неизгладимую печать генезиса» (Hua XIV, 12). Чтобы сделать ясным отличие генетического исследования понятия Я от статического, мы можем обратиться к гуссерлевским Картезианским медитациям. В первых трех Медитациях Я как таковое не тематизируется. Гуссерлевский анализ ограничивается исследованием корреляции между ноэзисом и ноэмой. Такая корреляция становится более сложной, если выявляется не только, как поляризован объект, но и то, как поляризован субъект. Тем самым проявляется второй вид синтеза, «который охватывает все особые многообразия cogitationes, и, причем особым образом, а именно как cogitationes тождественного Я, которое живет во всех переживаниях сознания как деятельно сознающее (Bewusstseinst"atiges) и как аффицируемое и которое отнесено через них ко всем полюсам в предметной сфере» (Hua I, 100; рус. 87–88; курсив – С.М.). При этом в дело вступает конфигурация Я как тождественного полюса, которую мы всесторонне рассмотрели в главе I. Однако в § 32 Гуссерль добавляет существенное уточнение, а именно, говоря, что такое центрирующее Я нужно рассматривать не как пустой полюс тождества, а как субстрат хабитуальностей: Благодаря закономерности «трансцендентального генезиса» «с каждым исходящим из него актом, несущим в себе некий новый предметный смысл, оно приобретает новое устойчивое и характерное свойство» (Hua I, 100; рус. 88). Принятые мной решения, мои убеждения, мои цели как устойчивые хабитуальности играют первостепенную роль в конституировании моей идентичности: они определяют характер моей личности.

При этом следует строго различать два аспекта акта под названием «решение». Во-первых, решение имеет индивидуальный и ограниченный во времени характер. Как временной процесс, оно подвержено ретенциальным модификациям и постепенно уходит во все более отдаленное прошлое. Во-вторых, все еще продолжает иметь значимость, пока я его не аннулировал:

«Я и далее продолжаю быть так решившим, и до тех пор, пока я не отказываюсь от решения. […] Я сам, устойчиво пребывающий в своей волевой установке, изменяюсь, если перечеркиваю свои решения или действия, отказываюсь от них» (Hua I, 101; рус. 88–89).

Тем самым конституируется постоянное и устойчивое личное Я[43].