Издержки хорошего воспитания

Кончина, как сообщит знаток древности, настигла Уэссела Кэкстера на тридцать восьмом году жизни, но, поскольку наш рассказ описывает ночь, когда произошла та самая погоня во тьме, мы застаем его все еще здравствующим и все так же занятым чтением. Остротой зрения он не отличался, брюшко у него заметно выпирало, телосложения он был неуклюжего и склонен к праздности — господи боже! Но эпоха есть эпоха, и в царствование Елизаветы — милостью Лютера ставшей королевой Англии — никто не мог не заразиться всеобщим воодушевлением. Каждый обитатель мансарды в Чипсайде публиковал свой собственный Magnum Folium[58] (или склад) — свежесочиненные опусы, написанные белым пятистопным ямбом; содружество актеров Чипсайда представляло публике любое зрелище, лишь бы оно «как можно меньше походило на устаревшие миракли», а перевод Библии на английский язык за многие месяцы выдержал семь «весьма знатных» тиражей.

И вот Уэссел Кэкстер (а юношей он ходил в море) сделался теперь читателем всего того, что ни попадалось ему в руки: он читал рукописи во славу священных уз дружества; за обедом поглощал творения дрянных поэтов; слонялся возле заведений, где печатались Magna Folia, и благодушно внимал распрям молодых драматургов, которые между собой пререкались и пикировались, а за глаза едко и злобно обвиняли друг друга не только в плагиате, но и во всех мыслимых и немыслимых смертных грехах.

Нынешним вечером перед Уэсселом лежала книга — произведение, которое, несмотря на стихотворные излишества, содержало, как он полагал, превосходнейшую в некотором роде политическую сатиру. Озаряемая трепещущим пламенем свечи, перед Уэсселом Кэкстером лежала «Королева фей» Эдмунда Спенсера. Он кое-как продрался сквозь одну песнь и приступил к следующей:

Внезапно на лестнице послышался топот, хлипкая дверь со скрипом распахнулась на заржавленных петлях, и в комнату ворвался человек без куртки: он задыхался, всхлипывал и был близок к обмороку.

— Уэссел, — еле выговорил он, — во имя Девы Марии, спрячь меня куда-нибудь!

Кэкстер встал из-за стола, бережно закрыл книгу и с озабоченным видом накинул на дверь засов.

— За мной гонятся — вот те крест! — вскричал Легкотуфельный. — Двум ополоумевшим головорезам вздумалось изрубить меня на фарш, и улизнул я чудом. Они видели, как я перескочил через стену на задний двор.

— Для того чтобы надежно оградить тебя от возмездия со стороны человечества, — произнес Уэссел, не без любопытства разглядывая собеседника, — понадобится несколько батальонов, вооруженных мушкетонами, и две, а то и три Непобедимых армады.

Легкотуфельный довольно усмехнулся. Его судорожные вдохи сменились частым размеренным дыханием; вид у него был теперь не затравленный, а слегка взбудораженный и несколько иронический.

— Я не слишком-то удивлен, — продолжал Уэссел.

— Две такие нудные мартышки.

— Общим счетом три.

— Только две, пока ты меня не упрячешь. Давай, давай пошевеливайся: мы и моргнуть не успеем, как они будут уже на лестнице.

Уэссел нашарил в углу древко копья без наконечника и, дотянувшись им до высокого потолка, распахнул необструганную дверцу лаза, ведущего на чердак.

— А вот тут лестницы не предусмотрено.

Он придвинул под лаз скамейку, на которую Легкотуфельный немедля вскочил — присел, выпрямился, чуть помешкал, присел снова и с поразительной ловкостью скакнул вверх. Он ухватился за край лаза, миг-другой покачался взад и вперед, стараясь уцепиться поудобнее, наконец сложился вдвое и скрылся во тьме наверху. Послышался шорох разбегавшихся в испуге крыс, дверца лаза захлопнулась — и воцарилась тишина.

Уэссел вновь расположился за столом и в ожидании раскрыл книгу на «Легенде о Бритомартис, или о Целомудрии». Не прошло и минуты, как ступени застонали под тяжестью шагов и в дверь оглушительно забарабанили. Уэссел вздохнул и, взяв в руки свечу, поднялся с места:

— Кто там?

— Откройте!

— Кто там?

Непрочная филенка содрогнулась от яростного удара и треснула по краям. Уэссел слегка приоткрыл дверь, дюйма на три и высоко поднял свечу. Он намеревался изобразить из себя боязливого достопочтенного горожанина, чей покой нарушен возмутительным образом.

— Часок не дают соснуть. Неужто от всяких гуляк и такой малости не допросишься?

— Придержи язык, трепло! Видел парня, который весь в мыле?

На ступени узкой лестницы падали, колеблясь, громадные тени двоих кавалеров: при свете свечи Уэссел пристально в них вгляделся. Это были явно дворяне — богато, хотя и наспех, одетые: один из них ранен в руку, и не на шутку; оба источали внушавшую ужас свирепость. Пренебрегши разыгранным Уэсселом недоумением, они втиснулись мимо него в комнату и с деловитой старательностью принялись тыкать клинками в каждый подозрительно затененный уголок, а затем продолжили поиск в спальне Уэссела.

— Он тут укрылся? — в ярости вскричал раненый.

— Кто он?