Издержки хорошего воспитания

Так вот, Мерлин Грейнджер был молодым человеком двадцати пяти лет — худощавым, темноволосым, без усов и бороды и прочего такого, а Кэролайн — ослепительная и воздушная, с отливающей медью волнистой пучиной вместо волос, с чертами лица, заставлявшими вас думать о поцелуях, — чертами, которые, как вам казалось, напоминали вам о вашей первой любви, хотя при взгляде на старую фотографию вы понимали, что это совсем не так. Кэролайн обычно одевалась в розовое или голубое, но в последнее время надевала порой облегающее черное платье, которым, очевидно, особо гордилась: надев его, она подолгу простаивала, рассматривая что-то на стене, — там, по догадкам Мерлина, помещалось зеркало. Сидела она обычно в кресле у окна, где Мерлин видел ее в профиль, однако отдавала иногда дань и шезлонгу возле торшера и, откинувшись назад, выкуривала сигарету: положение ее рук Мерлин находил невероятно изящным.

Временами Кэролайн подходила к окну и застывала перед ним в величественной позе, не сводя глаз с заблудившейся луны, которая струила на внутренний двор небывалое сияние, преображающее все вокруг до неузнаваемости, превращая избитый мотив мусорных урн и бельевых веревок в живое импрессионистическое полотно с бочонками из серебра и гигантской тончайшей паутинной сетью. Мерлин сидел на виду, поедая прессованный творог с молоком и сахаром, и так порывисто хватался за шнур занавески, что другой рукой ронял творог на колени; молоко было холодное, а сахар оставлял пятна на брюках, однако уверенность в том, что Кэролайн его заметила, Мерлина не покидала.

Иногда появлялись и визитеры: мужчины в смокингах, со шляпой в руке и перекинутым через другую руку пальто; они говорили с Кэролайн стоя и кланяясь, затем, снова поклонившись, исчезали из круга света вслед за ней, вероятно сопровождая в театр или на танцы. Иногда приходили молодые люди: они усаживались, курили сигареты и, по-видимому, пытались что-то Кэролайн втолковать, а она сидела в кресле, обратив к Мерлину профиль, и с жадным вниманием их слушала — или же располагалась в шезлонге у торшера, причем выглядела необычайно чарующей и воистину по-юношески загадочной.

Мерлину эти визиты нравились. Иных посетителей он одобрял. Других, скрепя сердце, кое-как терпел, одного или двух ненавидел, в особенности наиболее частого визитера: брюнета с черной козлиной бородкой и черной как смоль душой, которого, как Мерлину смутно казалось, он где-то видел, но никак не мог вспомнить, где именно.

Словом, не вся жизнь Мерлина «сводилась к той мечте, что он придумал», и не был это «счастливый самый в жизни час». Он так и не поспел вовремя, чтобы вызволить Кэролайн из «когтей», и не женился на ней. Случилось нечто гораздо более странное — и вот эту-то странность мы тут сейчас и изложим. Все началось одним октябрьским вечером, когда Кэролайн быстрыми шагами вошла в насыщенный зрелостью интерьер книжной лавки «Мунлайт Квилл».

День выдался мрачным, грозившим ливнем и концом света и пропитанным той сугубо угрюмой серостью, что свойственна только предвечерним часам в Нью-Йорке. Завывал ветер, гоняя по улицам мятые газеты и прочий мусор, в окнах кругом начинали теплиться огоньки, и всюду царила такая заброшенность, что невольно становилось жаль верхушки небоскребов, которые терялись в темно-зеленой серости небосклона; казалось, близится развязка этого фарса, и тогда все эти здания рассыплются, будто карточные домики, и нагромоздятся рыхлой глумливой грудой над всеми теми миллионами особей, которые отваживались сновать из них туда-сюда.

По крайней мере, подобного рода раздумья отягощали душу Мерлина Грейнджера: он стоял у витрины, выстраивая в ряд дюжину книг после визита налетевшей циклоном дамы в наряде с горностаевой отделкой. Глядя в окно, он предавался самым что ни на есть удручающим мыслям — о ранних романах Герберта Уэллса, о Книге Бытия, о предсказании Томаса Эдисона, согласно которому через тридцать лет на острове не останется ни одного жилища, а будет, куда ни кинь, сплошной гомонящий базар; он только-только поставил последнюю книгу лицевой стороной к покупателям, и тут в лавку небрежной походкой вошла Кэролайн.

На ней был стильный, но достаточно простой прогулочный костюм (так Мерлину вспоминалось позже). Клетчатая юбка в складку «под гармошку», желтоватый, но неяркого оттенка жакет, коричневые туфли и короткие гетры, ансамбль завершала изящная шляпка, напоминавшая верхнюю крышку коробки дорогущих и красиво уложенных конфет.

Мерлин, задохнувшись от потрясения, взволнованно шагнул навстречу.

— Добрый день, — произнес он и тут же умолк.