Изгнание

– Дедушка, – произнесла Николь нормальным голосом, и так как после этого ничего не произошло, продолжила, – что случилось с принцем Рупертом?

Ее дед, этот старый красивый мужчина, неожиданно подпрыгнул и испуганно завертел головой. Убедившись, что в комнате никого нет, он произнес:

– Николь? – его голос дрожал от страха, ей стало его жаль.

– Не пугайся, пожалуйста, это всего лишь сон. Я просто очень захотела тебя увидеть, – сказала она, изо всех сил стараясь успокоить его.

Он не подошел к ней, а вместо этого пересек комнату и снял телефонную трубку. Когда он назвал номер, Николь поняла, что он звонит в больницу.

– Добрый вечер, сестра. Это Филипп Пагет. Извините, что беспокою вас, может, вы сочтете странным, но мне показалось, я только что мысленно разговаривал со своей внучкой, Николь Холл… Это та девушка, которая поступила к вам шесть месяцев назад… – его голос стал затихать, потом вдруг загремел, и последние слова: «шесть месяцев назад…» отдались эхом в голове Николь.

– Но я здесь уже два года! – закричала она. – Это просто невозможно! Почему время для моей души и для моего тела течет по-разному? Господи, почему так происходит?

Она проснулась, как всегда вся мокрая от пота, в страхе зовя деда и выкрикивая: «Почему только шесть месяцев?», пока ее голос не сорвался на хрип. И тут дверь спальни отворилась.

Чтобы Джоселин мог больше отдыхать, они спали в разных спальнях, но сейчас, несмотря на то, что он был очень слаб, муж нашел в себе силы дойти до ее комнаты. Он остановился в дверях, опираясь на косяк, лицо его было таким же белым, как надетая на нем ночная сорочка.

– Что случилось? – спросил он, и в его голосе послышались неподдельное беспокойство и страдание.

Николь выпрыгнула из постели и подбежала к нему, ее собственный страх растаял, теперь она беспокоилась только за мужа.

– Дорогой, тебе не нужно было вставать. Это был всего лишь один из моих глупых ночных кошмаров. Давай, я помогу тебе вернуться в свою комнату, – сказала она.

– Нет, – ответил он, и на мгновение его лицо озарила прежняя саркастическая улыбка. – Лихорадка прошла, и мне кажется, самое худшее позади. Я, вернее, мое жалкое подобие, очень хочет остаться с тобой.

– Для тебя или для твоего жалкого подобия, – прошептала Николь, – всегда найдется место в моей кровати.

С этими словами она подхватила его, подумав, что жалкое подобие – это скорее она, а он – вполне реальный и тяжелый мужчина.

* * *

Они выехали из Оксфорда утром семнадцатого апреля, небольшая процессия, состоящая из нескольких карет, повозок и всадников. Король, принц Уэльский и герцог Йоркский отправились провожать королеву, Карл сел в карету со своей женой, так что они могли попрощаться там с глазу на глаз. Но в Абингдоне, откуда король должен был отправиться назад, и им нужно было окончательно расстаться, Генриетта-Мария не сдержалась. У нее началась истерика, она громко плакала, говорила, что умрет, что она больше никогда не увидит своего мужа, и, в конце концов, она обессиленно упала на руки Карла, всхлипывая и дрожа всем телом. Доктору пришлось чуть ли не силой увести эту маленькую дрожащую женщину в ее карету, где он дал ей успокоительное лекарство.

Король и два его спутника медленно удалились, похожие на скорбное трио из какой-то исторической трагедии. Зная, что королева абсолютно права, что она действительно в последний раз видела своего дорогого Карла, Николь молча смотрела на эту сцену, не замечая, что по ее щекам тоже градом катятся слезы.

– Что с тобой, моя маленькая ведьмочка? – прошептал Джоселин, наблюдавший за женой. – Уж не предчувствуешь ли ты самое худшее?

Она кивнула:

– Да. Я уверена, что король и королева больше никогда не увидят друг друга.

Джоселин сделался мрачным и серьезным:

– Если это действительно так, то мы все в большой опасности, и я должен как можно скорее переправить тебя в безопасное место.

– А что же будешь делать ты сам?

– Как только я оправлюсь настолько, что смогу держать в руках оружие, я вернусь к королю, чтобы защищать его. Я тебе уже говорил раньше, я согласен далеко не со всем, что он делает, но я дал ему клятву верности.

Их лошади тихо шли рядом, и Николь положила руку на запястье мужа.

– Куда бы ты ни направился, я все время буду следовать за тобой, – произнесла она.

Глаза Джоселина сверкнули золотом в свете утреннего солнца, он внимательно посмотрел на нее:

– Значит ли это, что ты меня любишь?

– О, да, – твердо ответила она, – недавно я поняла, насколько глубоко мое чувство.

Он, слава Богу, не спросил ее, когда и почему она это поняла, хотя она вспыхнула и отвернулась, вспомнив, что не смогла устоять перед настойчивостью и страстью принца.

– И все-таки меня не покидает предчувствие – в один прекрасный день ты уйдешь от меня.

– Я уйду от тебя, только если какие-нибудь высшие силы заставят меня это сделать.

Озорное лицо Джоселина просияло, можно было с уверенностью сказать, что он начал выздоравливать:

– Да? Когда я вновь обрету свою прежнюю силу, как насчет того, чтобы родить мне ребенка?

Николь улыбнулась:

– Я никогда не хотела иметь детей, но что касается тебя…