Изгнание

[Это следующее из анонимных писем по этому делу, и оно снова адресовано миссис Куэнс. Прим. ЧП.]

Этот праклитущий думает што если он плимяник герцога то может делать все што захочет. Он опозорил имя хорошей девушки. Он бросил Эфи и позволил захомутать себя такой девке как Мод каторая и десяти таких не стоит.

Я его ненавижу также как ты. Хотела бы ты увидеть как он умрет?

Он мою собственную девушку таскает туда где устроился на холме для траханья девок и ее он там трахает потому что она все еще его любит даже хотя он ее бросил. Бедняжка Эфи. Она слишкам доверчивая. Он ее опять пагубит.

Он не должен жить. Я воспользуюсь своим прекрасным острым ножиком. Воткну ему в брюхо и распотрошу кишки. Он их вытряхнет как корова свои лепешки а я буду смеятся.

От этого у шлюхи Мод витакер смит глаза повылазят. Так ей и надо. Она заставила этого маленького парнишку Парсифаля разбрехать вранье о невинаватом чилавеке. Он у меня поплачет за это. Удавлю его собствеными кишками.

Гарри Мучитиль

Пятница, 8 января, 11 часов

Сегодня утром мама ушла очень рано, еще до того, как я спустился к завтраку. Евфимия уже приготовилась идти в Трабвел.

Когда матушка вернулась, она сказала, что ходила в деревню попросить миссис Куэнс показать письмо, о котором мне говорила гувернантка.

– Зачем ты это сделала? – спросил я.

Не глядя мне в глаза, она тихо произнесла:

– Я была потрясена, сильно потрясена. Там говорится о твоей сестре и что…

Вдруг матушка спросила:

– В школе тебя звали Гарри?

– Да. Тогда я предпочитал называться так. И что с того?

Она молча уставилась на меня. И тогда я понял и сказал:

– Мама, ты ведь не веришь в то, что эти письма пишу я?

Она не ответила и продолжала прятать глаза. Сказать было нечего. Если она способна верить в такое обо мне, то защищаться я не собирался. Я встал и вышел.

* * *

Неужели матушка действительно верит, что я извергаю такую мерзость? Неужели она думает, что я обосновался здесь, ежедневно кропая письма, какие может сочинить только сумасшедший, переполненный яростью и жестокостью?

Три часа

Полное, полнейшее умопомешательство. Я шел по деревне, пытаясь отыскать Евфимию и проследить, не гоняется ли за ней Ллойд, как вдруг у магазина столкнулся с этим лунатиком Фордрайнером. С побагровевшей физиономией он заорал на меня, обвиняя в краже какого-то инструмента.

Я его спросил:

– Зачем он мне, в самом деле?

– Ну, братец, все вокруг знают, зачем.

– Господи, что вы имеете в виду?

– Вы бродите по ночам. И адрес вам зачем-то понадобился, когда мы встретились в первый раз. А всего несколько дней спустя я получил одно из тех грязных писем.

Я воскликнул:

– Как вы смеете!

Он хотел уйти, но я не мог позволить этому ублюдку так безнаказанно оскорблять меня. Я схватил его за пиджак, притянул к себе и потребовал извинений. Он начал орать, словно я покушался на его жизнь. Несколько зевак пошли на нас, будто хотели за него вступиться. Я увидел, что на меня пристально смотрит чертова ведьма – миссис Дарнтон, отпустил старого дурака и оттолкнул его.

– Вы старый грязный распутник, – сказал я.

Повернувшись к нему спиной, я ушел прочь.

Половина шестого

Когда я вернулся домой, Эффи еще не было, и мама сказала, что нам надо серьезно поговорить. Она начала с того, что Евфимия долго пыталась меня защищать, но вскоре сама заметила странный запах из моей комнаты, временами отмечала эксцентричное поведение и поняла, что я пристрастился к очень опасной привычке и что именно поэтому веду себя так плохо. Она спросила Евфимию, верны ли ее подозрения, и после недолгого увиливания сестра подтвердила.

Я сказал, что Эффи ошиблась (не хочу, чтобы мать тревожилась обо мне.) То, что она унюхала, был просто экзотический сорт табака. Сомневаюсь, что матушка мне поверила.

Половина седьмого

Ужасно. Не знаю, что с нами будет. Так жить дальше нельзя.

Вернувшись в полдень, Евфимия вбежала в гостиную и сказала маме:

– Ты слышала, как он снова опозорил нас?

Маме она рассказала чудовищно преувеличенную историю про мою встречу с Фордрайнером, а в конце произнесла: