Изгнание из Эдема. Книга 1

Сэдверборг, самой большой проблемой которого было не потерять богатую, престижную и с очень сложным характером клиентку, знал, что если Стэфани Фархшем Харпер остается его клиенткой, то и другие богатые люди будут его клиентами. Он сидел и, довольный, поглаживал несуществующие усы.

Джон Фархшем и Патриция Смат молча наслаждались почти выигранной битвой, ощущая тепло друг друга. Патриция была на седьмом небе от счастья.

Только Блэкфорд, униженный и оскорбленный, усталый и больной, хотел побыстрее удалиться из этого места.

Никто не услышал, как тихо и бесшумно вошел врач. Он осмотрел присутствующих, каждый из которых был занят своими мыслями, и на его появление не отреагировали.

Врач сделал несколько шагов к камину и громко, отчетливо, как и положено иностранцу, хорошо овладевшему чужим языком, произнес:

— Управляющий сказал, что я здесь нужен. Кому именно нужен врач?

Стэфани поворачивается в его сторону и протягивает ему руку:

— Мне нужен доктор. Идите сюда.

Доктор мягко к ней приближается и изучающе смотрит ей в лицо, пытаясь поставить диагноз. Он берет ее руку и начинает слушать пульс.

— Что-нибудь не в порядке с кровяным давлением, а? — потом широко открывает темные глаза с восклицанием: — Ого! В жизни не слышал такого пульса.

— Какой же он, док?

— Как кузнечный молот.

— Это тоже моя вина? — Стэфани пытается вырвать руку, но доктор сильнее сжимает запястье.

— Нет, воля Аллаха.

— Чья?

— Аллаха. Наш пульс тоже в его воле.

Доктор отпустил руку Стэфани, предварительно незаметно погладив ладонь.

Джон Фархшем внимательно смотрел на манипуляции доктора и это, видимо, ему не понравилось.

— Послушайте, док, — грубовато сказал он, — в нашей стране так говорить не годится — мы в Аллаха не верим.

Доктор повернулся и посмотрел внимательными карими глазами на Фархшема и ответил так вежливо, что это смутило Фархшема:

— Это нисколько Аллаха не смущает, мой друг. Пульс все же бьется: медленный, наполненный. Вы ужасная женщина, — обратился доктор к Стэфани, — но я влюблен в ваш пульс, я никогда не встречал ничего подобного. — Он опять погладил запястье и ладонь Стэфани и заглянул ей в глаза.

Патриция вся вытянулась на своем кресле — она как бы почувствовала те токи, которые исходили от этого экзотического вида доктора к Стэфани. Ей еще очень хотелось определить обратную реакцию, но из-за спины доктора ей было плохо видно.

— Подумать только! — тихо выдохнула она и оглянулась на Джона Фархшема.

— Что, дорогая?

— Ты заметил, милый?

— Что?

— Он влюбился в ее пульс!

Джон Фархшем пожал плечами — это было для него непонятно, и он не собирался вникать в такие тонкости.

Доктор наклонился ближе к Стэфани и стал объяснять ей свою концепцию, с сожалением расставаясь с ее рукой:

— Я врач.

— Это мы все заметили, — почему-то с раздражением заметил Джон Фархшем.

Доктор даже не повернулся в их сторону, как бы и не услышал ни громкого шепота за своей спиной, ни раздражительной реплики Фархшема.

Стэфани вся засияла женственностью и обаянием, как будто горячая и ласковая рука доктора влила в нее какую-то новую добрую энергию, которой она давно была лишена. Глаза ее засияли, излучая свет тепла и ласки.

— Женщина, в вашем смысле этого слова, для меня лишь ходячая куча недугов, — продолжал доктор. — Но жизнь! Пульс! Это же биение сердца аллаха, единого, великого, всемогущего!

— Ого! — Фархшем очень заинтересовался развивающимися событиями.

— Тихо, милый!

Сэдверборг хотел подняться и подойти к ним, но Патриция взмахом руки приказала ему пока сидеть.

Эндрюс Блэкфорд зачарованно смотрел на Стэфани — он никогда не видел у нее такого потрясающе прекрасного выражения лица — казалось, с ней разговаривают Боги. Можно было всю жизнь пробыть рядом с ней и не постичь, не понять и даже не увидеть эту женщину.

— Потрясающе, — сам себе прошептал он и, казалось, погрузился в летаргический сон.

— Что вы сказали? — повернулся к нему Сэдверборг, но увидел его состояние и опять обратил внимание на свою клиентку и доктора.

— Так вам по-прежнему нравится мой пульс? — каким-то удивительно мелодичным голосом переспросила Стэфани.

— Да, мадам.

— Так я вам должна сказать…

— Что, мадам?

— Так я вам должна сказать…

— Что, мадам?

— Что он никогда не изменится, если вы будете его слушать.

— Я?

— Да, вы.

— Почему же?

— Потому, что я дождалась любви, которой уже давно жажду, милый доктор.

— К кому же?

— К вам, разумеется.

— Ко мне?!

— А вы сомневаетесь?

— О, Аллах всемогущий! — доктор поднял руки к небу, а потом приложил к своему сердцу. Он выпрямился, и все заметили, что он по-своему даже красив: глаза сверкали неземным блеском, на смуглых щеках играл радостный румянец, а вся фигура излучала достоинство и восточную страсть.

Стэфани была во всем блеске красоты, страсти и женской покорности, почти как восточная женщина, но только пока смотрела на доктора.

— Все, все…

— Что, все? — уважаемая леди, спросил доктор. — А то, что я выхожу за вас замуж.

— За меня? — теперь доктор прижал к груди две руки и не обратился к Аллаху.

— Да.

— Невозможно.