Изгнание из рая

Им дали в сотники панов,
Значки с хоругвью войсковою,
Бунчук с пернатой булавою,
Запас недельный сухарей,
Мушкеты, пики с палашами,
Бочонок серебра — рублями,
Муки, пшена, колбас, коржей.

(Перевод В. Потаповой)

Песня о просе, которая слышалась Грише Левенцу так и эдак при его неудачной поездке в область, насчитывает, наверное, свыше тысячи лет (автор забыл напомнить, что пшено — это крупа, которую получают из растения, именуемого просом), а еще была когда-то игра в просо, распространенная на нашей земле так же, как игра в лапту или в прятки. Девчата и хлопцы становились в круг (оглядываться воспрещалось), а один из играющих молотник — ходил за их спиной с платочком или палочкой и слегка прикасался к плечу то одного, то другого, приговаривая: «А я просо сею… Жну… Жну… Молочу… Очищаю…» Тогда клал кому-нибудь на плечо свой «цеп» и кричал: «Кашу варю! Варю кашу!» После этого молотник и вызванный им изо всех сил бежали в противоположные стороны по кругу — кто кого опередит и встанет в круг. Кто проиграет — тот молотник. Теперь эта игра так же непопулярна, как непопулярно среди председателей колхозов просо (малые урожаи в сравнении с пшеницей). Слова «шеретувать»[9] никто уже и не знает, зато все знаем «хула-хуп», «кибернетика», «турбулентность» и «эскалация», а играть в дедовские игры нам некогда, да и не выдерживают они конкуренции с вокально-инструментальными ансамблями, резвыми и подвижными, как колорадские жуки на картошке. Что поделаешь…

ДУМОГРАФИЯ

Тем временем цивилизация принесла Грише новые служебные хлопоты, не давая ничего взамен. Но он и не требовал ничего, ведь хлопоты были предусмотрены должностью, на которую его избрали веселоярцы.

Позвонил заместитель председателя райисполкома Крикливец и попросил приехать.

— Подскочи на часок, — сказал он добродушно, — надо тут провести небольшое совещаньице.

В район можно было и на мотоцикле. И недалеко, и люди там свои. Въезжал в райцентр Гриша именно в ту пору, которую описал когда-то наш классик, нарисовав картину неторопливого пробуждения дореволюционного райцентра:

Уж солнце взяло верх над мраком.
Пробило шесть, и кто-нибудь
Уже закусывал со смаком,
Успев как следует хлебнуть.
Трещали воробьи, сороки,
Багрила потаскуха щеки,
Открылись лавки и лари
Укладывался спать картежник,
И молотком стучал сапожник,
Спешили в суд секретари.

(Перевод В. Потаповой)

Автор нарочито привел эти строки для того, чтобы показать, какие разительные перемены произошли в наших сельских районных центрах. Из всего, изображенного классиком, остались разве лишь воробьи и сороки. А так — все новое. Машины на улицах, телефоны в учреждениях, заседания с самого утра, трудовой ритм и энтузиазм. И даже для тех немногочисленных несознательных элементов, которые готовы были бы по-старорежимному выпить с восходом солнца, в районной чайной скалькулированы мини-порцийки коньяка и бутербродики с рыбными консервами ровно на треть той суммы, которая идет на покупку «чернил» (несознательные почему-то привыкли выпивать ее непременно втроем) — этого продукта нашей местной промышленности.

Итак, Гриша въезжал в наш новый и прекрасный райцентр, и на душе у него тоже было прекрасно.

Крикливец встретил его озабоченно, однако к этому все привыкли, потому что не было в районе более забитого и замученного своей должностью человека.

— Ну, Левенец, ты даешь! — похмыкал Крикливец. — У меня и так сорок семь постоянных комиссий, а тут еще создавай временную ради тебя.

— Комиссию? Ради меня?

— Тебе ничего, а мне новая морока. Хорошо хоть председателя с области прислали.

— Председателя?

— Председателя комиссии. А двоих для членства я уже своих добавил.

— Опять козы? У нас уже была комиссия.

— Да какие козы? Ради тебя. Персональное дело.

— Дело? Персональное? Товарищ Крикливец, я не понимаю…

— Понимать и не надо. Наше дело какое? Отвечать. Сдохла кобыла отвечай. Не сдохла — тоже отвечай: почему не ожеребилась. Ну, давай я познакомлю тебя с комиссией.

(Если бы тут был доктор эрудических наук Варфоломей Кнурец, он бы объяснил Грише Левенцу, что слово «комиссия» иностранного происхождения и означает «хлопоты», в чем легко убедиться, вспомнив Грибоедова: «Что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом!» Но давайте подумаем: разве от этого нашему герою стало бы легче? Просто свое излюбленное «вот гадство!» он произнес бы удивленно, а не возмущенно, как сделал в этот раз.)

Свое «вот гадство!» Гриша произнес не совсем уместно, с некоторым опозданием, то есть именно тогда, когда Крикливец ввел его в комнату, где сидела комиссия.