Изгнание в рай

В ночи дико вскрикнула выпь, далеко в горах прогрохотал камнепад.

«Я еще могу позвонить, – отчаянно думала Настя. – Если я позвоню… они его остановят уже в Капилейре!»

Но руку, что тянулась к телефону, словно парализовало.

А вот сумочка, где лежали ключи от «Пежо», паспорт и кредитные карты, прыгнула в руку сама.

Анастасия выждала, когда рев «Фольксвагена» окончательно растворится в ночи, и побежала в гараж.

«Прощай, Томский, и делай теперь что хочешь. Спасибо, что не стал убивать.

У меня есть шанс в третий раз начать новую жизнь.

Я никогда не стану счастливой, но хотя бы деньги у меня теперь есть».

* * *

Сева давно уже был в раю. Пах рай почему-то детским садиком – сладкой кашей, мочой, пластиковыми ведерками. И еще очень жарко было. Ну да. Райские кущи. Это вам не Арктика. В ушах приятно жужжало. Пчелы. Собирают мед с чайных роз. Изредка накрывала тошнота, но не раздражающая, а приятная. Словно объелся пряников или конфет.

А потом вдруг запахло морем. Воздух свободы. Нет, не так. Воздух свободной Европы! Как он был в ней счастлив…

Дальше вдруг: металлический скрежет. Приятное покачивание, словно в колыбели, прекратилось. Он по-прежнему ничего не видел. Только чувствовал – сильные руки схватили, швырнули. Грубо, сильно, но на мягкое.

Тишина. Шорох моря. Полная темнота.

Потом рядом – плюх! – свалилось еще что-то.

Взревел мотор, мерзко завоняло выхлопными газами. А дальше – только плеск моря. Накатилась волна – ушла. Накатилась – ушла. И еще, и еще…

Сева осмелился пошевелиться. Руки двигались. Он дернулся, попытался разорвать свой пластиковый кокон – и все получилось. В один прием, легко.

Он сидел – по пояс – в черном пластиковом мешке. Перед ним шумело море. Рядом – валялась его же борсетка. Он брал ее – когда? В прошлой жизни? Да. На концерт фламенко…

Небо пока что было серым, ночным, но на востоке уже проглядывала розовая полоска.

Начинался рассвет. Рассвет не в раю – на планете Земле. Рассвет в обычной жизни, с которой он давно попрощался. Рассвет, черт возьми! И море, и жизнь! Раны на теле аккуратно заклеены пластырем. Кровь не идет. Голова соображает. Он свободен!

Но у Севы даже не было сил разрыдаться.

* * *

В этот раз Хуан надумал ночевать в апельсиновой роще. Тишина, ароматы. А если совсем развезет, кислятиной, что растет на деревьях, и закусить можно.

Он выбрал апельсиновый ствол пошире да поглаже, привалился к нему спиной, укрыл ноги рваным пледом (всегда с собой таскал, для уюта) – и приступил к действу.

Черные капли рома в черной ночи. Звезды и одиночество. Одуряющий запах апельсинов. Хуан называл себя эстетом – и никогда не пил где-нибудь на помойках.

Но ровно в тот момент, когда бархат неба и нектар рома сплелись в абсолютную гармонию, тишину ночи взорвал омерзительный трескучий звук.

Какая сволочь ездит здесь на машине? Да еще явно прорывается сквозь деревья, с треском ломает ветки?

Хуана трусом не назовешь, но с полицейскими дела иметь не хотелось. Потому торопливо закрыл бутылку, бросил ее в сумку. Уложил туда же верный плед. Но сматываться не стал. Прежде надо посмотреть, что там такое.

Звук мотора затих.

Бездомный подошел поближе.

Los locos[7], зачем было вламываться в апельсиновую рощу на огромном «Фольксвагене»?!

Уже готов был выйти из тьмы и заорать, но увидел черную фигуру, что выпрыгнула с водительского места, и предпочел остаться в тени.

Оказалось, правильно сделал.

Потому как дальше водила в низко надвинутой на глаза шапочке открыл заднюю дверь и выволок на землю пластиковый мешок.

Труп?!

Хуан облился ледяным потом.

Нет, шевелится.

Он прищурился. Вот из мешка голова показалась, голые плечи, грудь… Баба! Да еще старая!

Хуан перекрестился и начал медленно отступать.

А водитель «Фольксвагена» вернулся в свой рыдван и попер дальше – ломались ветки, разлетались в стороны апельсины.

По счастью, безумие длилось недолго. Минут через пять шум стих. А еще через две округу потряс такой сильный взрыв, что весь ром и вся гармония немедленно вышли наружу.

Перепуганный, жалкий, на ходу вытирая рвоту, Хуан бросился было прочь. Но проявил благородство, вспомнил про бабу. Вернулся, увидел.

Она – голая, зато с сумкой! – тоже улепетывала со всех ног.

Хотя старенькая, а бежала резво.

Да еще и выкрикивала что-то – по-русски.

Хуан неодобрительно покачал головой.

В последнее время понаехало этих бывших советских немало, и от них, он считал, в Испании все беды.

Даже выпить спокойно не дадут.

* * *

Утро в Гранаде пахло рыбой и горячими булками. А еще (Томский чувствовал совершенно отчетливо) в воздухе ощутимо витали ароматы – нестираных носков и потных футболок. Сначала было решил – привычно – галлюцинация. Обонятельная. А потом заметил: пешком, бегом, на мопедах по городу мчатся студенты. Красноглазые, встрепанные, с перегарчиком. Сразу видно: развлеклись ночью отменно, даже вымыться-переодеться времени не нашлось. От них и воняет. Зато честно спешат в свои альма-матер, умники.