Изгнанник

Час спустя они предстали перед глазами обеспокоенного портье. Оценив внешний вид визитеров, он поспешил поскорее стащить с головы красный колпак — никакого сомнения в том, что он надевал его только из предосторожности, — и удрученно улыбнулся: обитатели комнат отсутствуют, в чем уважаемые месье могут убедиться. В самом деле, ни в одном из окон на элегантном фасаде этого особняка, возвышающегося в глубине апельсинового сада, не было видно света.

— Они вышли? — спросил Энгуль.

— Вовсе нет! Они уехали в деревню. После таких тревожных дней, которые мы пережили на прошедшей неделе, а лучше сказать, из-за дурных слухов, милорд предпочел их увезти. Уже дней пять тому назад, как он увез их вместе с их горничными и маленьким мальчиком. И я не могу вам сказать, когда они вернутся.

Гийом был в отчаянии. Поначалу — показавшееся бесконечным путешествие в дилижансе — он ненавидел этот вид транспорта, в котором приходилось многие часы сидеть в скрюченном положении и задыхаться в тесноте, среди незнакомых попутчиков и их багажа, его ноги страдали от этого сильнее, чем от верховой езды, а теперь — упереться носом в закрытую дверь? Где теперь искать Мари-Дус и сына? Одному Богу известно, куда этот гадкий англичанин мог их отвезти! Он почувствовал себя опустошенным и усталым.

Пора было уходить, но Жозеф, которого это известие не так обескуражило, как его друга, достал из кармана монету и, держа ее кончиками пальцев, спросил напоследок:

— Вы случайно не знаете, где они могут быть?

— Конечно, знаю, месье! — ответил портье, сразу просияв. — Эти дамы никогда не скрывают от меня свое местонахождение. Они сейчас в Руэле, в замке Мальмезон, который принадлежит одному из друзей милорда.

Из глубины пропасти Тремэн взлетел к солнцу надежды. Мари-Дус у Лекульте, который ему, Гийому, был в большей степени близок, чем какому-то англичанину, об этом невозможно было и подумать, но это — замечательно! Уже завтра он будет рядом с ней! В свою очередь он также протянул монету портье, который от неожиданной радости забыл святые революционные принципы и с благоговением принял ее.

— А сейчас пойдем спать, — заключил Тремэн. — Мне необходимо отдохнуть хотя бы несколько часов! С утра мы займемся поиском лошадей.

Несмотря на свои тесные связи с банкиром, Гийом никогда не гостил у него в Мальмезоне: раньше он всегда приезжал в Париж ненадолго, был занят делами и на визиты времени никогда не хватало. Это огорчало супругов дю Молей, имевших основания гордиться своим домом, — несомненно, он был одним из самых красивых в пригороде Парижа. Поэтому, когда солнечным утром следующего дня Тремэн вместе со своим верным другом открыли калитку решетчатой ограды, окружавшей длинный дом под шиферной крышей, вокруг которого был разбит парк с аккуратными аллеями и подстриженными лужайками, по ним змеились ручейки, собираясь в озерцо, где на малюсеньком островке росли кудрявые вербы, они имели самый радушный прием.

— Какой приятный сюрприз! — воскликнул банкир, поспешив к Тремэну и крепко, как брата, обнимая его. — Когда же вы приехали, Гийом?

— Только вчера…

— Почему вы меня не предупредили? Я бы послал за вами свою коляску! Эти почтовые лошади недостойны вас!..

— И я был бы этому очень рад: мой конюшни пусты из-за этих погромщиков из Валони. Пришлось трястись в дилижансе!

— И напрасно!.. Но вот вы, наконец, здесь, и это самое главное! Вы погостите у нас несколько дней, не так ли? В Париже сейчас жить невозможно… Посмотрите, а вот и моя жена, и с нею — аббат Делиль…

— Аббат? У вас? В такое время? «Конституционный», надеюсь?

— Вовсе нет! Но он не священник. Накануне революции он извлекал свои доходы из множества аббатств, поэтому мы его так и зовем, а на самом деле он — поэт, звезда салона мадам дю Молей. Разве вы не читали его «Сады, или Искусство украшать природу»?

— Боже мой! Нет, но мы ведь провинциалы, мы — другие…

— И вам не стыдно? Он член Академии…

Встреча с хозяйкой дома была если и менее экспансивной, то не менее теплой. Софи-Женевьева Лекульте в свои сорок лет была все еще очень мила, несмотря на то, что жизненные огорчения наложили на резко очерченные черты ее лица отпечаток некоторой суровости, присущий вообще умным людям. Своих детей она любила безумно. Необыкновенно женственно и грациозно мадам дю Молей протянула свою руку Гийому, машинально улыбнулась адвокату, которого он представлял присутствующим, и заявила, что пойдет готовить комнаты для гостей…

Тремэн запротестовал, сказав, что он не хотел бы причинять хлопот своим друзьям и приехал с простым визитом…

— Какая жестокость! — возмутилась мадам дю Молей. — Наш дом наполовину опустел! Все друзья разъезжаются один за другим. Недавно уехала мадам Виже-Лебрен, она — замечательный художник, а теперь и наш дорогой аббат тоже собирается нас покинуть…

Аббат — человек неопределенного возраста, скорее урод, чем красавец: худосочный, дряхлый, но с искрящимися живыми глазами, — неожиданно рассмеялся: