Изгнанник

Луш никогда не испытывал никаких романтических чувств. Натура ли была такова или воспитание, но он оставался холоден ко всем тем эмоциям, что так красочно описывают поэты, и в юности, когда все переболевают восторженной любовной лихорадкой, не получил иммунитета от этой болезни. Даже к собственной супруге он никогда не испытывал ничего даже близко похожего на пылкую и страстную любовь. В один прекрасный день отец сказал, что пора жениться, и назвал имя Гвели, девушки из благородного древнего рода, жених и невеста обменялись портретами и парой любовных писем, наскоро состряпанных по шаблону и с грамматическими ошибками, и довольно, пора венчаться. Все строго и спокойно, по старинному брачному обычаю, все как у людей. Теперь же собственный благоговейный трепет почти пугал его – Лушу казалось, что если он подойдет к этой девушке, дотронется до нее, возьмет за руку, не говоря уже о большем, то у него просто остановится сердце.

Он как никто другой имел все права на эту красоту. Государю великой державы не принято отказывать ни в коем случае – да он и не сделал бы с ней ничего дурного. Разве садовник, холя и лелея драгоценную розу, думает о том, как сломать ей стебель или оборвать лепестки? Ни в коем случае. Поэтому Луш испытывал значительный моральный дискомфорт, глядя, как его розой владеет – другой. Государь люто ненавидел декана инквизиции, и у него в душе все переворачивалось и кипело от гнева, когда проклятый Торн с полным на то правом брал Софью за руку, обнимал ее в танце, что-то небрежно говорил, а девушка слушала, кивала и улыбалась той тихой особенной улыбкой, что словно озаряла ее лицо теплым ласковым светом. Это ненадолго, думал Луш, с усилием отводя взгляд от Софьи и раскланиваясь с многочисленными настырными придворными, которые его совершенно не интересовали. В его душе пробудилась темная уверенность в том, что нужно просто наложить лапу и прорычать: мое! – и чудесная роза будет расти в его саду.

Пока государь размышлял о том, как бы спровадить Торна с карнавала куда подальше, окаянный декан что-то сказал Софье на ухо и оставил ее развлекаться в одиночестве, с твердой уверенностью двинувшись в сторону столов, накрытых для фуршета. Луш пылко возблагодарил Заступника – вин было выставлено предостаточно, значит, декан, истинный поклонник выпивки на дармовщинку, на своих ногах оттуда не уйдет, и, выждав некоторое время для приличия, направился к девушке. Софья тем временем успела выскользнуть из бального зала на лестницу и с искренним интересом рассматривала мраморные статуи античных богов и героев, которые во множестве украшали коридор и лестничные площадки.

– Звезда снова освещает мой вечер? – произнес Луш.

Софья встрепенулась и сделала реверанс. Было видно, что девушка смущена вниманием со стороны его величества.

– Добрый вечер, сир, – негромко промолвила она, не поднимая на него глаз.

Луш подошел ближе и ощутил ее запах – очень тонкие и дорогие духи, сквозь которые едва уловимо пробивался теплый аромат ее кожи.

– Как вам нравится во дворце? – спросил Луш.

Софья улыбнулась и осмелилась, наконец, посмотреть ему в лицо. Удивительные медовые глаза смотрели ласково и доброжелательно.

– Тут очень красиво, ваше величество, – сказала она с нескрываемой радостью ребенка, попавшего в лавку со сладостями. – Картины просто изумительные. И статуи… Я раньше видела статуи только в церкви, но там не такие.

Ну еще бы там были такие, мысленно хмыкнул Луш, рассматривая вместе с Софьей колоссальную скульптуру Всепобеждающего духа. Статуя производила впечатление живой – казалось, крылатый посланник Заступника вот-вот сорвется с пьедестала и обрушит гнев Небес на головы несчастных грешников. Софья рассматривала его с благоговейным страхом. Удивительно, думал Луш: она жила на соседней улице, гнусный инквизитор просто пошел и купил ее. А я и не знал, что она есть. И не заметил бы ее, встреться мы на улице.

– А вы любите цветы, Софья? – осведомился Луш.

Девушка кивнула и радостно ответила:

– Очень люблю, ваше величество. Но, к сожалению, они уже отцветают. А так жалко!

Лето в Аальхарне было недолгим, и местные цветы постепенно увядали, грустно склоняя головы к траве. Луш довольно улыбнулся и взял девушку под руку – Софья вздрогнула от неожиданности, но руки не отняла.

– Тогда вам стоит побывать во дворцовой оранжерее, – произнес государь и повлек Софью к лестнице.

* * *

Успев за два часа карнавала устать от шума и пестроты масок, Гвель присела на кресло в той части зала, которая традиционно отводилась для отдыха монарших особ, и принялась приводить в порядок макияж, который, впрочем, нисколько не нуждался в коррекции. Настроения развлекаться и веселиться не было. Никакого. Гвель чувствовала, что сейчас расплачется. Фрейлины, которые при ее появлении заговорили было о театре и нашумевшей трагедии Дрегиля, дружно умолкли, повинуясь нервному мановению кисточки для пудры в руке госпожи.