Изгнанник

– Не знала, что у вас есть татуировка, – с расслабленной истомой выдохнула Твель. Шани пожал плечами и принялся неторопливо завязывать шелковые белые шнурки на рубашке.

– Никто не знал, моя госпожа, – заметил он и мимоходом вынул из прически государыни лохматый листок тропического растения, кадку с которым они безжалостно повалили четверть часа назад. Твель села и с кокетливым неудовольствием заметила:

– Вы порвали мне нижнюю юбку.

Шани усмехнулся и, поднявшись на ноги, протянул Твель руку, помогая встать. Вопреки опасениям, карнавальное платье нисколько не пострадало, так что ничего компрометирующего честь ее величества не нашел бы даже самый бдительный ревнитель нравственности.

– Странно, что вы ставите в вину кавалеру его удаль, – заметил Шани. – Да и какой мужчина, увидев вашу прелесть и обаяние, устоял бы перед ними? Разве что слепой и глухой, но я-то не таков.

Твель кокетливо улыбнулась и сказала:

– Пора идти. Я и так отсутствовала слишком долго, пойдут разговоры…

– Оставьте мне хотя бы надежду увидеть вас снова, – сказал Шани с такой пошлой проникновенностью, что на нее не купилась бы даже самая глупая девка из самой глухой деревни. Впрочем, государыня Твель, к его удивлению, приняла все за чистую монету и ответила:

– Я вам оставлю не только надежду, мой друг. Мне бы очень хотелось встретиться с вами через пару дней…

– Что за маячки? – уточнила Софья.

Шани, который тем временем уже успел задуматься о недавних событиях, встрепенулся и ответил:

– Те самые, которые я показывал тебе в лесу. Не перепутаешь.

* * *

Несмотря на то что впереди были еще целых две седмицы календарного лета, в Западном парке осень уже в полный голос заявляла о своих правах. В зеленую шевелюру деревьев постепенно вплетались красные и золотые пряди, цветы на круглых клумбах и в мраморных вазонах вспыхивали яркими пятнами, перед тем как увянуть, и листья на кленах гнулись складчатой светлой изнанкой вверх – верная примета скорых дождей. Откуда-то из глубины парка доносился задорный лай собак и призывный звук охотничьего рожка – браконьеры травили там лис. Легкая открытая коляска проехала по главной аллее, а затем свернула на одну из бесчисленных боковых дорожек и вскоре оказалась на глухой дороге, вдоль которой не было ни клумб, ни изящных скамеек. Здесь царила густая осенняя тишь, которую нарушал только легкий звон подков и фырканье лошадей. Повинуясь кучеру, дремавшему на козлах, лошади пошли тихим неторопливым шагом, и тогда изящная дама в скромном закрытом одеянии опустила капюшон своего шелкового плаща и с нетерпением проговорила:

– Я полагаю, мы не будем терять времени даром?

– Моя госпожа, любая минута рядом с вами уже сама по себе сокровище, – Шани сладко улыбнулся и полез во внутренний карман камзола. – Кстати, раз уж речь зашла о сокровищах, то полагаю, этот маленький подарок вас только порадует.

И он протянул Гвель плоскую шкатулку, обитую черным бархатом: в таких аккуратных ларчиках ювелиры размещали драгоценные камни. Гвель открыла ее с радостным возгласом и увидела тот самый изумруд, который совсем недавно украшал бесстыжую деканову фаворитку. Однако теперь в оправе камня и в ожерелье красовались бриллианты чистейшей воды и крупный северный жемчуг; Гвель взвизгнула от счастья и пылко поцеловала Шани.

– Спасибо! Ах, какое чудо! Спасибо!

– Ваша радость – лучшая награда, – заметил Шани и, осторожно вынув колье из шкатулки, застегнул его на шее государыни. Та восхищенно ахала, рассматривала изумруд, поворачивая его так и этак, и казалось, что никакая сила не сможет ее оторвать от столь чудесного подношения. Впрочем, Гвель довольно быстро успокоилась, спрятала колье под воротник платья и задумчиво заметила: