Изгнанник

— Пока твои руки не связаны, и ты можешь подпрыгнуть и не удариться макушкой о потолок, — считай себя свободной. А вот когда ты сидишь в глубине горы, и над тобой навалена целая толща земли, и тебя приковали цепями к каменной стене, — вот тогда начинай беспокоиться. Знаешь сказку о женщине, которую поймали охотники на троллей и спрятали внутри горы?

— Ну, — сказала Енифар, — возможно, кое-что я и слышала. А может быть, я сама все это и придумала.

Она вытащила еще один комок земли и взгромоздила себе на лицо, поверх первого. Какой-то муравей или жучок, определенно, проползал по ее виску, равнодушный к тому, где ползет и кого щекочет.

— Эту историю рассказывают храбрым детям, чтобы они не сомневались в своей храбрости, — сказал тролль.

Енифар прищурилась:

— А ты ее откуда взял? У тебя ведь нет детей!

— Не были, так будут, — возразил тролль, — да я же и сам когда-то был ребенком. Но ты права, — признался он тотчас же вслед за этим и размяк, — про женщину в плену у горы я узнал совсем недавно. Побежденным и пленникам снятся странные сны, — ты угадала, Енифар.

Девочка громко фыркнула, и земля с корней вырванных ею растений посыпалась ей в глаза.

— Я и сама погребена под землей, смотри, — сказала она. — Меня ли удивить историей о женщине, спрятанной внутри земляной горы!

* * *

Когда стемнело, четверо детей собрались возле тяжелой дубовой двери и стали руками разгребать мусор, заваливший вход. С наступлением сумерек многое в праке изменилось. Днем люди ходили по парку в одиночку или парами. Эти люди были общительны и любопытны и легко могли привязаться к детям, играющим возле закрытого бара. Но в темноте люди начали сбиваться в стаи, а это гораздо более замкнутые сообщества, и туда не принимают посторонних, разве что из желания превратить их в жертву.

Однако стаи не только жестоки, они еще и предусмотрительны и наделены крепким, правильным инстинктом, которого напрочь лишены одинокие существа. Поэтому ни одна из стай не останавливалась возле четверых тролльских детей, не наблюдала за ними и уж конечно не задавала им никаких вопросов. Только один раз над ними посмеялись, очень громко, но издалека, и дети сочли, что это вполне безопасно.

Когда дверь была освобождена, старший мальчик подошел к ней и улыбнулся. У него были отличные зубы, белые и крепкие, и он принялся грызть дубовую древесину. Сказать по правде, пришлось ему изрядно потрудиться! Он погружал лицо в тяжелые доски, и мазал их слюной, так что со стороны могло бы показаться, будто он лобызает дверь, — ну что за глупость! Разве двери целуют?

— Еще как целуют, — уверенно сказала младшая дочь и передернула плечами так, что все розовые оборки на ее платье встрепенулись. — Особенно если за дверью спит возлюбленная, а сама дверь заперта!

— Не говори о том, о чем тебе говорить рано, — остановила ее старшая сестра. Но при этом она мечтательно улыбнулась.

А их брат продолжал грызть дверь, и острые занозы застревали у него в деснах. Губы и язык его кровоточили. Однако он упорно размачивал древесину слюной, скреб ее резцами и, набрав полный рот щепок, выплевывал их.

Младший братец сидел на корточках, раздувал ноздри и кивал: запах их матери становился все сильнее.

Когда отверстие оказалось достаточно большим, чтобы туда можно было просунуть руку, старшая сестра подошла к брату, обняла его за плечи и отодвинула в сторону.

— Довольно, — строго проговорила она.

Мальчик обратил к ней распухшее, испачканное кровью лицо и улыбнулся. Улыбка открыла целый лес щепок, вонзившихся между зубами. И еще несколько заноз торчало из щек, а одна оказалась прямо под носом.

Старшая сестра сказала:

— Приведи себя в порядок. Что за вид!

И пригладила пальцем его брови.

Она вложила руку в отверстие, проделанное в двери, и, прихватив край доски, с усилием выломала ее. Затем пнула дверь, и та треснула пополам.

Перед детьми открылся черный зев, и они быстро вошли внутрь.

В брошенном баре оказалось душно и мокро, а темнота стояла такая, что дети почувствовали себя упавшими в пропасть.

Тогда младшая дочка с глазами-звездочками плюнула себе в ладонь, и ее рука загорелась, как факел. Сразу же пространство стало обыденным и довольно тесным, и дети увидели пустую стойку бара и треснувшее зеркало за ней. На стенах висели скособоченные картинки, заплывшие от сырости и старости.

Младшая дочь женщины подняла руку и медленно обвела ею весь бар, чтобы высветить каждый закуток. И наконец они увидели то, что хотели: низкий лаз сразу за стойкой, в углу. Очевидно, там и начинался вход в подземелье.

— Я пойду первым, — сказал младший братец после долгого молчания.

Дети молчали не потому, что каждый боялся идти вперед, а потому, что они попросту не знали, какими словами выразить происходящее. Но младший братец, хоть и был похож на тролля из самой низшей касты, нашел правильные слова.

— Я хорошо ползаю, — прибавил он. — И у меня есть нюх.

— У нас у всех есть нюх! — возмутилась старшая сестра, благодарная меньшому тролленку за то, что он оказался умнее всех. — А я еще и сильная.

— Я пойду первым, — повторил младший братец.