Изгнанник

Когда трудный подвиг был закончен, она захлопала в ладоши от радости со вздохом глубокого удовлетворения.

— Ой, берегитесь! — воскликнул Олмэйр.

Постройка вдруг рухнула от легкого дыхания ребенка. Лингард на мгновение переменился в лице. Олмэйр захохотал, но малютка расплакалась.

— Возьмите ее, — отрывисто сказал старый моряк. Олмэйр ушел с плачущим ребенком, а он остался на своем месте за столом, мрачно уставившись на груду карт.

— Чертов Виллемс! — бормотал он про себя. — Но я с этим справлюсь!

Он встал и, нетерпеливым движением смахнув карты со стола, снова опустился в кресло.

— Устал как собака, — со вздохом сказал он, закрывая глаза.

IV

Лингард в жизни не знал колебаний, и у него не было поводов узнать их. Он достиг больших успехов в своих торговых предприятиях, был человеком, которому везло в борьбе, опытным мореплавателем и, несомненно, первым по положению и влиянию в здешних водах. Для Лингарда, человека, по существу, простого, все было просто. Он мало читал; с него довольно было умения плавать, и торговать, и добродушно оказывать помощь обездоленным жизнью людям, попадавшимся ему на пути. Думая о своих собственных успехах, о том, как он из шкипера стал судовладельцем, затем крупным капиталистом, уважаемым везде, где бы он ни показался, Лингард, — раджа Лаут, — изумлялся своей удаче. Опытность свою он считал огромной и непререкаемой. В жизни, как и в мореходстве, были лишь два способа действий: правильный и неправильный. Считая неопровержимым, что он мудр и счастлив, — иначе, как бы он мог достичь таких успехов? — он чувствовал склонность помогать другим. Он вмешивался в чужие дела, но с величайшей скромностью: если он и обладает кое-какими сведениями, то в этом нет особой заслуги.

Только при своем возвращении в Самбир старый моряк в первый раз узнал горечь сомнений и неудач. Потеря «Искры», погибшей на рифах в вечернем сумраке у побережья Суматры, сильно его потрясла. Новости, которые он узнал по прибытии в Самбир, также были не из тех, которые могли бы его успокоить. Много лет тому назад, побуждаемый своей любовью к приключениям, он, с неимоверными трудностями, открыл и исследовал, — исключительно в своих интересах, — устье этой реки, где, как он слышал от туземцев, образовалось новое поселение малайцев. Несомненно, что первое время он думал только о своей личной выгоде; но, радушно принятый Паталоло, он вскоре полюбил и правителя и народ, помогал им советом и делом и — никогда не слышав об Аркадии — мечтал об аркадийском блаженстве для этого уголка земли, который он любил считать своим достоянием.

В характерном для него, непоколебимом убеждении, что только он один знает, что нужно для пользы туземцев, он, в конце концов, был недалек от истины. «Хочешь не хочешь, а он сделает их счастливыми», — говорил он себе. Торговля с ним создавала благосостояние молодого государства, а страх перед его мощью обеспечил внутренний порядок на многие годы.

Он с гордостью взирал на плоды своих трудов. С каждым годом он все больше и больше привязывался к этой стране, к народу и к илистой реке, которая, поскольку это будет зависеть от него, никогда не увидит другого судна, кроме «Искры». Он знал каждого поселенца вдоль по течению от моря до Самбира, знал их жен и детей, знал почти каждого из туземцев.

Его река! Догадки любопытных людей, самая тайна, его окружавшая, были для Лингарда источником неиссякаемой радости. Невежественные толки преувеличивали выгоды от его странной монополии, и, правдивый от природы, он все же забавлялся тем, что вводил собеседников в заблуждение своим насмешливо-хладнокровным хвастовством. Его река! Она не только обогащала его, но и делала его интересным. И эта тайна, отличавшая его от других торговцев в этих водах, удовлетворяла его гордость. В этом состояла лучшая доля его счастья, которую он понял, лишь потеряв, так непредвиденно, так внезапно и так жестоко.