Почти ничего. Я нашарил в нагрудном кармане драгоценную ношу, которую тот бережно хранил, да так, что я уже почти забыл об этой вещи. Осторожно потянув руку, я вытащил пластмассовый футляр, хранивший золотую монету. Последний подарок моих родителей, которые неведомо как согласились отпустить меня в путешествие, из которого я уже никогда не вернусь домой. Впрочем, так ли уж неведомо? Я ведь целый год жил дома, пытался вернуться к обычной жизни. Но, вероятно, единожды прикоснувшись к подобным чудесам, ты меняешься навсегда и уже не сможешь притворяться, что этого не существует. Вот только мир с чудесами имел и свои подводные камни, и теперь я здесь, в выжженном, умирающем мире, и неизвестно, смогу ли я вернуться хоть когда-нибудь хотя бы в Авиал.
И, между тем, как там дальше живёт моя семья? До сих пор ли родители держат магазин с косметикой, или уже отказались от этого дела и просто сдают помещение в аренду? Как они второй раз объяснили моё исчезновение, и не было ли у них проблем со спецслужбами? Живы ли обе мои бабушки? До сих ли мой младший брат, крепко подсевший на химию и биологию, мечтает поступить на медицинский и стать врачом? Что самое обидное, во время второго путешествия по Авиалу я такими вопросами даже не задавался: мне и без того было, о чём беспокоиться. Теперь же, во время практически перманентного бездействия подобные мысли атаковали всё чаще… и всё больнее. Бессознательно я принялся рассматривать монету в футляре, изучить которую до этого момента даже не потрудился.
Отчеканенной на себе информацией монета заверяла меня, что она сделала из золота 999 пробы, весит 7,76 грамм и была отчеканена в 2008 году. На этой же стороне был изображён двуглавый орёл и надпись, что монета достоинством в 50 рублей. На обратной же стороне Георгий Победоносец, пронзающий копьём змея.
— Это у тебя чего такое? — спросил меня новый голос. Снова вырвавшись из своих раздумий, я обнаружил, что женщина, с которой я делил палатку, успела куда-то уйти, а вместо неё пришёл Агер.
— Да так, — сказал я, убирая футляр, — памятная вещь.
Впрочем, Агера явно не интересовала золотая монета в пятьдесят рублей. Что и неудивительно: когда тебе и твоему племени элементарно не хватает воды, ценность золота становится весьма и весьма невысокой.
— Понятно. Ты не поможешь мне с одним делом. Тебя всё так долго ждали, что… в общем, хотелось бы, чтобы ты проделал это сегодня. После этого будешь отдыхать, ближайшие пару дней тебя дёргать никто не станет, разве что ты сам захочешь поработать.
Просьба Агера заключалась в необходимости заполнить водой каменную расщелину, которая раньше, несомненно, была озером. Озеро было совсем небольшое, диаметром, быть может, метров семь-восемь. И по глубине даже я не смог бы погрузиться в него с головой, стоя во весь рост. И всё же такое чародейство мне пришлось творить целый час. Но я почти не ощущал усталости.
И дело было не только в том, что моё родство с этим миром продолжало расти. Не в том, что я всё больше и больше становился для него своим. Взгляды, которыми на меня смотрели потомки вимрано. Этого было не передать словами. Генрано, шинрано и янрано смотрели на меня, конечно, с обожанием и преклонением за то, что я давал им возможность напиться самим и напоить своих детей… но вимрано на меня смотрели с такой тоской и светлой печалью одновременно… Мне показалось, что своим чародейством я приоткрыл для них завесу, позволяя ненадолго увидеть свой дом… дом, в который они уже никогда не смогут вернуться.
Когда я закончил чары, вокруг уже собрались все кочевники. Их было на удивление много, сотни две так точно. Но вели они себя тихо и смирно. Усевшись на землю и прижав к себе самых беспокойных детей, они внимательно смотрели на водоём.
И вот он, наконец, был наполнен. Закончив чары, я сделал пару шагов и едва не упал, но был вовремя подхвачен Агером, который знал, какие у меня бывают откаты. Усадив меня около камня, он повернулся к остальным, которые смотрели на озеро, не в силах вымолвить ни слова, и мягко сказал:
— Ну, чего же вы ждёте? Пустите детей искупаться. Пусть они хоть раз в жизни это попробуют.
Что тут началось! Детишки с визгами и воплями бросились в озеро, и хотя вода была достаточно прохладная, их это нимало не смутило. И — удивительно — их кожа-чешуя, на суше бывшая тусклой и невзрачной, в воде словно заиграла ярчайшими красками. Синие, нефритовые, сиреневые, чёрные — они без конца ныряли и ныряли, выныривали, прыгали друг через друга, и визжали, визжали, визжали от восторга. А на берегу сидели взрослые и смотрели на них, не в силах скрыть слёз радости.
— Вот так оно должно быть, Чешуйка, — тихо сказал подсевший ко мне Агер, — вот так мы и жили, тихо мирно, чем кому могли — помогали, никому не мешали. А потом нас за нашу инаковость подвергли смертельной травле. Почти все погибли, а остатки — вынуждены влачить жалкое и убогое существование. Разве это справедливо? Разве заслуживаем мы такой участи?