Изгнанник из Спарты

Но у него не было времени на все эти размышления. Он не мог даже предоставить ей, его сыну - каким он стал красивым! - и ее дочери возможность закончить свои молитвы. Ему страшно не хотелось прерывать эту возвышенно благочестивую сцену, но у него не было другого выхода.

- Клео, - выдохнул он.

Она обернулась, не вставая с колен. Он протянул руку и поднял ее на ноги. Ее лицо было белее снега. Слезы на щеках сверкали, как жемчуг, при свете лампады.

- Аристон! - прошептала она. - Ты должен немедленно уходить! Ведь ты был с ним, когда… Они наверняка уже охотятся за тобой!

- Разумеется, - сказал он. - Но схватить меня им будет не так-то легко. Я пришел за тобой и за детьми, Клео. Не нужно долгих сборов; у нас нет времени.

Но она решительно покачала головой.

- Я не могу оставить его непогребенным. Аристон, - сказала она. - Я и сын, которого ты ему подарил, мы должны помочь его тени обрести покой! Беги, любовь моя. Не беспокойся за нас. Нам никто не причинит вреда, ибо даже Собрание Тридцати не посмеет надругаться над вдовами тех, кого они убили. Так уходи, Аристон, молю тебя. Ты можешь спасти мою жизнь только одним способом - спасая свою…

Она быстро шагнула вперед, поднялась на цыпочки и прижалась своими губами к его губам.

- Мама! - воскликнул мальчик голосом, дрожащим от негодования.

- Я имею полное право целовать твоего отца, Аристид, - возразила Клео. - Ибо ты прекрасно знаешь, что наш бедный, милый Автолик не был твоим отцом; я никогда не лгала тебе. А теперь поцелуй и ты его - того, кого разлучила с нами судьба, а не его воля.

Аристид с видимой неохотой встал и подошел к Аристону. Аристон прижал его к своей груди и заплакал.

- А теперь ты, фрина, - прошептала Клеотера.

- Фрина! О боги, Клео!

- Орхомен рассказал мне историю твоей жизни, Ари-

стон. Разве я могла найти для нее лучшее имя? Я лишила ее счастья быть твоей дочерью, поэтому я хотела связать ее с тобой как только могла.

Молча, лишившись дара речи в эту минуту, Аристон заключил прелестную маленькую нимфу в свои объятия.

- Мне очень жаль, мой господин Аристон, что ты не мой отец, - проговорила Фрина. - Я любила своего отца. Но теперь, когда его больше нет, когда они убили… О бессмертные боги! Как вы могли это допустить? Я… я…

- Ты моя, - заявил Аристон. - Ты моя навсегда, Фрина. Клео, клянусь всеми богами, он поймет! Пойдем со мной, бери детей!

- Нет, Аристон. Я слишком многим ему обязана, и я должна вознаградить его за бесконечное терпение, с которым он переносил отсутствие той любви, что я не могла ему дать, ибо вся она принадлежала и принадлежит тебе. Кроме того, есть еще и Хрис, которой я и так причинила слишком много зла. Иди же! Уходи, пока я еще могу это вынести! Не обременяй себя нами, ибо мы стали бы лишь обузой, которая могла бы тебя погубить. Умоляю тебя, уходи!

И поскольку она была права, поскольку это был его единственный шанс, поскольку, только оставшись в живых, он мог вернуть…

Что? Именем всех этих глумливых, безжалостных чудовищ, восседающих на высоком Олимпе, что?

И тогда он повернулся и бросился прочь.

Но едва он выбежал на улицу, как услыхал повсюду

раздававшиеся крики:

- К Булевтерию! К Дому заседаний! Критий обвиняет Ферамена! Он требует смерти “Котурна”!

Аристон остановился. Искра вспыхнула в его глазах. Она становилась все ярче и ярче и наконец запылала, как лесной пожар.

“Мне нет никакого дела до “Котурна”,- думал он. - Пусть Критий заставит его осушить чашу с ядом за здоровье полиса! Но что будет потом? А что, если в этот бесценный момент кто-нибудь вонзит клинок в сердце самого Крития? А что такое Тридцать без Крития? Ничто, или даже меньше. Когда он будет лежать в луже собственной крови, демос восстанет и разорвет их на куски, это так же верно, как то,

что Зевс правит Олимпом! Итак, вперед, и внесем свою лепту в разжигание страстей!”

Его мощный голос перекрыл шум толпы.

- К Булевтерию! - гремел он. - Граждане, к Дому заседаний!

Он не стал прибегать к разного рода детским хитростям для изменения своей внешности, он даже не отдал дань элементарной осторожности, не спрятав лицо в капюшоне своего плаща. Весь мир сошел с ума, а среди царящего безумия все решали дерзость и отвага. Он был уверен, что в ближайшие несколько часов Тридцать будут слишком заняты, чтобы уделить внимание двум убитым им всадникам; и это в том случае, если кто-либо вообще осмелится сообщить им о происшедшем. Он увидел, что небольшая кучка фетов собралась вокруг трупов. Простолюдины шепотом переговаривались друг с другом, их лица посерели от ужаса. И он грубо закричал на них, как старый эномотарх кричит на своих подчиненных:

- Бросьте эту зловонную падаль, граждане! К Дому заседаний! Следуйте за мной!

Он смело вошел в Булевтерий во главе толпы и сел среди фетов. Он решил, что лучшего укрытия, чем толпа, придумать просто невозможно. Ибо кто сможет различить чье-либо лицо среди этого сборища зевак, воняющего чесноком и потом?

К тому времени, как он туда добрался, Ферамен уже начал свою защитительную речь. И послушав его минуты

две, Аристон пришел к выводу, что защищается он мастерски.