Изгнанник из Спарты

Эфоры переглянулись, в их глазах читалось облегчение. Один за другим они подняли жезлы.

- Буагор Перимед, воин Ксанф! - громовым голосом провозгласил главный эфор. - Вы тоже связываете себя словом спартанца, обещая хранить тайну?

- Да, благородные судьи! - тут же откликнулся Перимед.

- Да будет так! - молвил главный эфор. - Ты можешь забрать мальчика домой, великий Теламон.

- Благодарю вас, калокагаты, - ответил Теламон и повернулся к Перимеду, глядя с ледяным презрением на человека, способного ради спасения собственной жалкой жизни пойти на такую подлость.

- Завтра утром я пришлю тебе таланты домой, - сказал Теламон. - Слово стратега. А теперь пусть твои люди окажут мне услугу: сходят за моими рабами и велят им перенести мальчика домой…

- Отец! - Голос Аристона звучал слабо, но отчетливо.

- Что, мой мальчик? - ласково спросил Теламон.

- Благодарю тебя… от всего сердца, - сказал Аристон и поднес к губам руку стратега.

- Ладно, хватит трогательных сцен! - хмыкнул стратег. - Нам пора идти.

Глава IX

Аристон шел по лагерю спартанцев. Стараясь не привлекать к себе внимание, он сгорбился, ссутулился, понурил голову, чуть ли не полз по земле. Теперь он вел себя так просто по привычке. После суда и вплоть до очередного ежегодного вторжения в Аттику Аристон изо всех сил старался - хотя настоящей нужды в этом не было - стать невидимым. И почти добился своего.

Вот почему два седовласых старых воина, вполголоса сетовавших на жизнь, сидя под навесом, не услышали и не заметили его. Серо-голубые доспехи Аристона никак не выделялись в туманной дымке, за пеленой дождя, который стоял на втором месте в длинном списке того, что вызывало жалобы старых вояк. На первый план вышло то, что они, как и прочие спартанские воины, чуть не умирали с голоду. В пятьдесят пятую весну после битвы при Фермопилах в Аттике было очень холодно, сыро и гадко. Воинам не удалось поживиться зерном у аттических крестьян, у которых они обычно отбирали урожай. Овес, просо и пшеница стояли еще совсем зеленые.

- Старый дурень! - буркнул один из солдат и умолк, пережевывая пищу и обдумывая сказанные слова.

Аристон увидел, что оба воина - эномотархи, так на-

зывался самый низший чин среди командиров. У каждого в подчинении находилось тридцать солдат.

Юноша замер, ожидая, когда эномотарх снова заговорит. Тогда Аристон смог бы пройти мимо и они не услышали бы его шагов.

- Слыханное ли дело?! - продолжал ворчать полысевший ветеран. - Начинать наступление в таргелионе! Нас, видно, решили сжить со свету, как ты считаешь? Нет, я тебя спрашиваю: когда, во имя черного Аида, поспевал в это время урожай? Тем более в Аттике!

- Воин, - сказал другой эномотарх, - я не меньше тебя сражался. Но, если ты перестанешь шамкать своим беззубым ртом и послушаешь, что тебе скажу я, ты можешь услышать кое-что интересное. К примеру, то, что благородный Теламон не думает ни о каком войске. Он же отправился на войну, чтобы умереть!

- Что-о-о?! - воскликнул эномотарх Сфер.

- Что слышал. Полемарх отправился на войну, чтобы умереть. Вместе с красавчиком, которого его старуха нагуляла, наградив муженька самыми что ни на есть ветвистыми рогами. А мы не в счет. Мы должны заткнуться и спокойно дать проткнуть себя копьями. А потом лечь и помереть. Это хотя бы быстрее, чем подыхать от голода.

- Неужто ты хочешь сказать, что великий Теламон…

- Ищет смерти? Да. И мальчишку за собой тянет. Правда, у Теламона все равно нет выбора. Сфер. Он пообещал эфорам, что его и маленького развратника убьют.

- Но почему, во имя любвеобильной вертихвостки Афродиты, он им это обещал?

Аристон проскользнул мимо, не проронив ни слова. Зачем слушать то, что он знает наизусть? И потом это выше его сил. Он к тому времени уже перестал предаваться самоистязанию, перестал добровольно подвергать себя жестоким испытаниям. Он слишком много пережил и смирился с близостью смерти. У него был почти год, чтобы привыкнуть к мысли о ней; впрочем, ему и не понадобилось столько времени. Ведь Аристон дважды чуть не отправился на тот свет и знал, как это бывает. Умирать не очень больно, такую боль можно перенести с достоинством. Жизнь уходит из тела

так быстро, что чувства притупляются задолго до того, как померкнет сознание. А взамен приходит ощущение покоя. Нет, умирать не так уж невыносимо. Невыносимо жить. Жить и помнить.

В безжалостной памяти всплыли во всех подробностях долгие месяцы, протекшие со дня суда. Аристон мысленно перечислил эти месяцы. Суд состоялся на последней неделе метагейтниона. Бедромион, пианепсион, маймактерион, по-сейдон, гамелион, анфестерион, этафеболион, муничион, таргелион. Девять месяцев, показавшихся ему девятью столетиями.