Изгнанник из Спарты

Пустая болтовня тебе вовсе не свойственна. И эту весьма своеобразную тему – «Как и почему становятся шлюхами» – ты выбрала совсем не случайно. Ты куда-то клонишь, а я этого не люблю. Мы с тобой столько лет знакомы, что пора бы тебе уже знать: хочешь что-либо мне сказать – говори прямо, без всяких там подходов. Ну ладно. Выкладывай, что там у тебя! Признаюсь, ты меня заинтриговала. Что, клянусь Эросом и Афродитой вместе, может быть интересного для меня в связи с этой темой?

– Знаешь, Аристон, – прошептала она, – именно за это я тебя и люблю. Честно. Ты единственный мужчина в моей жизни, умеющий чувствовать, и при этом не гомик. Если, конечно…

– Что если?

– Если ты в самом деле не гомик. Ты стал редко появляться у меня. И даже когда появляешься, в половине… нет, в трех четвертях случаев не хочешь девочки. Ну а Данай… Данай очень красивый мальчик.

– Ты хочешь, чтобы я тебе врезал по физиономии? – осведомился Аристон.

– Нет. Я хочу, чтобы ты меня успокоил. Ты же не спишь с ним, Аристон, правда? Меня бы это очень огорчило.

– Я с ним не сплю. Ни с ним, ни с кем-либо другим. После того как я шесть месяцев прогостил у Поликсена, единственное чувство, которое я испытываю от мужской ласки и поцелуев, – это тошнота. Ну что, успокоилась?

– На этот счет да.

– Ага! Теперь наконец мы приближаемся к сути. Итак, речь идет о деле, потребовавшем столь длинного и тщательного вступления?

– Ну да. Ох, Аристон, ягненочек, я так напугана! Ничего подобного раньше не случалось!

– Чего не случалось?

– Его сестра. Я имею в виду Даная. Так вот, его сестра Хрисея – она приходит сюда, в мое заведение!

– Зевс Громовержец! – воскликнул Аристон.

– И великая Гера, мать богов! – прошептала Парфе– нопа.

– Как? Как она могла? Это совершенно невозможно, – он осекся на полуслове и нахмурился. – Нет, – произнес он после некоторого раздумья. – В этом нет ничего удивительного, разве не так? Если учесть, что Пандор и Халкодон не вылезают из бань Поликсена или Гургоса, где они предаются разврату с беззащитными мальчиками, что Брим обогащает все притоны Пирея, то единственный человек, от кого ей всерьез нужно прятаться, – это Данай.

– Который не отходит от тебя, – язвительно вставила Парфенопа.

– Не всегда. Но он сейчас проходит подготовку к предстоящей экспедиции против Сиракуз, а это значит, что ему, возможно, приходится ночевать в казарме. Так что никто не может ей помешать.

– Кроме тебя. Ты можешь все рассказать Данаю. Сообщить ему.

– Нет, Парфенопа. Данай очень консервативен в этих вопросах. Наверное, это его реакция на поведение отца и брата. Скорее всего, он станет бить ее, а потом… Парфенопа, зачем она приходит сюда? Встречаться с любовником? Или ей нравится продаваться?

– Ни то, ни другое, клянусь Артемидой! Я дам голову на отсечение, что она непорочна, как горные снега. Более того, ей было бы непросто расстаться со своей девственностью, даже если бы она этого захотела. Она тощая как жердь и уродливее дочери Гекаты. Ее груди величиной со сливы, а бедра…

– Ты несправедлива к ней, Парфенопа, – сказал Аристон.

– Да нет же, ягненочек! Напротив, она мне нравится! Ее маленькая чудная головка кое-что соображает. Она приходит только после полуночи, закутанная в покрывало, как египетская мумия, причем через дверь, предназначенную для торговцев и слуг. Я настояла на этом после того, как пришла в себя от шока, вызванного ее первым появлением; узнав, кто она такая, я просто лишилась дара речи и могла только благодарить богов за то, что она каким-то чудом ни с кем не столкнулась в прихожей. Зачем она пришла? Чтобы я дала ей ту привлекательность, которой ей, по ее мнению, не хватает. И вовсе не для того, чтобы зарабатывать себе на хлеб чем-либо постыдным. Она всего-навсего хочет просто выйти замуж – за кого-нибудь вроде тебя. За этим она и пришла. Ее брат как-то проговорился, что ты завсегдатай этого заведения. Знаешь, ты ее очень интересуешь. Правда, к этому интересу примешивается некоторая враждебность. Она думает, что ты занимаешься всякими грязными штучками с ее братом, и, согласись, что вполне соответствовало бы тому, что ныне творится в Афинах, так что ее не в чем упрекнуть. Беда в том, что я не знаю, что мне с ней делать. Это совершенно уникальная ситуация. Все остальные девушки благородного происхождения, которые попадают сюда, до того уже теряют свой дом, репутацию, невинность. С Хрисеей дело обстоит иначе. Она как бы между двух миров, и, похоже, это небезопасное положение ей нравится. Но если она попадется, мне конец. Этот старый, – Парфенопа употребила чрезвычайно неприличное аттическое выражение, примерно означающее «любитель минетов», – Пандор потребует все мое состояние до последнего обола в качестве компенсации за развращение своей дочери. И выиграет дело, не сомневайся.

– А ей ты это говорила?