Изгнанник. Каприз Олмейера

Тот раздраженно вырвал подол. Раджа начал понимать, сколько проблем принесет возвращение Дэйна, и, потеряв самообладание, которое до этого успешно сохранял, повысил голос, перекрикивая свист ветра и стук дождя по крыше, пока над домом проходил очередной шквал.

– Когда-то ты явился сюда как торговец, со сладкими речами и заманчивыми обещаниями, попросив меня не вмешиваться, пока ты обрабатываешь здешнего белого. Я согласился. Чего же ты хочешь теперь? Когда был молод, я дрался. Теперь я стар и желаю только мира. Мне проще убить тебя, чем воевать с голландцами. Проще и лучше.

Отгремел гром, и в наступившем затишье Лакамба пробормотал еще раз, словно себе под нос:

– Гораздо проще. Гораздо лучше.

Эти угрозы, казалось, не сильно взволновали Дэйна. Пока Лакамба говорил, он оглянулся через плечо, убедился, что за спиной никто не стоит, и, успокоенный, достал из складок одежды коробочку и аккуратно завернул немного бетеля и лайма в зеленый лист, услужливо подсунутый ему бдительным Бабалачи. Дэйн воспринял жест резко оборванного хозяином советника как предложение мира, нечто вроде молчаливого протеста против недипломатичной грубости Лакамбы и знак того, что понимание между ними все же возможно. В противном случае он не был бы так спокоен. Раджа прав – Дэйн и впрямь вернулся в Самбир только из-за дочки белого, однако он вовсе не страдал излишней беспечностью, как предположил Бабалачи. На самом деле Дэйн прекрасно знал, что Лакамба и сам настолько серьезно увяз в торговле порохом, что лишний раз не захочет вмешательства голландцев.

Отец Дэйна, независимый раджа Бали, отправил сына разведать обстановку, когда напряжение между голландцами и малайцами грозило расползтись с Суматры на весь архипелаг. Однако большинство крупных торговцев остались глухи к осторожным предложениям Дэйна, их не соблазнили даже высокие цены, которые он предлагал за порох. Оставалась последняя призрачная надежда – Самбир. В Макасаре рассказывали, что там живет белый торговец, а из Сингапура регулярно ходит пароход. То, что на реке не было голландских поселений, разумеется, еще сильнее облегчало задачу. Надежды Дэйна чуть не разбились об упорную лояльность Лакамбы, которая невероятно взлетела, как только он оценил свои интересы. Но в конце концов щедрость молодого торговца, его заразительный энтузиазм и громкое имя отца перебороли колебания главы Самбира. Сам Лакамба не хотел иметь ничего общего с незаконной торговлей и противился союзу Дэйна с арабами, зато предложил ему договориться с Олмейером и Фордом, пояснив, что голландец – слабый человек, легко поддающийся уговорам, а англичанин, капитан парохода, может оказаться очень полезен и, скорее всего, войдет в дело, перевозя на судне порох контрабандой, тайком от Абдуллы. Однако Олмейер неожиданно проявил такое упорство, что Лакамбе даже пришлось прислать к нему Бабалачи с клятвенным обещанием закрыть на все глаза ради старой дружбы. За обещание и дружбу Дэйн заплатил полновесными серебряными гульденами ненавистных голландцев.

Олмейер в конце концов поддался на уговоры, но Дэйну пришлось ссудить ему денег, чтобы было чем рассчитаться в Сингапуре за порох. Форд, в свою очередь, согласился перевезти товар на пароходе и перегрузить на бриг. Олмейер не хотел денег за участие в сделке: вместо этого взял с Дэйна обещание помочь в экспедиции всей его жизни, после того как бриг отправится в путь. Лакамбе, объяснял Олмейер, в этом вопросе верить нельзя: из-за алчности раджи можно потерять и сокровище, и саму жизнь, однако ввести в курс дела его пришлось, и раджа настоял на своей доле, пригрозив, что иначе закрывать глаза на их авантюру больше не будет. Пришлось Олмейеру согласиться.