Изгнанник. Каприз Олмейера

– Не я! С этим, боюсь, покончено. Очень жаль. Они еще свое получат. Он их выжмет досуха. Очень жаль. Черт! Мне их правда жалко. Будь со мной «Вспышка», я бы попробовал применить силу. Эх! Где наша не пропадала? Однако бедная «Вспышка» вся вышла, старая перечница. Слышь, Олмейер? Ты ведь со мной на ней ходил. Правда, хороший был корабль? Все умел делать, разве только говорить не мог. «Вспышка» была мне дороже жены. Никогда ко мне не цеплялась. Слышь? Какой грустный конец. Пришлось оставить ее старые кости на рифах. Я тебе что, чертов дурак, которому для надежности требуются полмили воды под килем? Ладно. Не ошибается только тот, кто ничего не делает, – так ведь говорят? Но потеря, конечно, большая.

Старый капитан грустно кивнул и опустил глаза. Олмейер смотрел на него с растущим негодованием.

– Ей-богу, у вас нет сердца, – не выдержал он. – Совершенно нет сердца. Думаете только о себе. До вас, похоже, не доходит, что, потеряв корабль – я более чем уверен, что это произошло из-за вашего головотяпства, – вы пустили по миру меня и маленькую Нину. Что теперь будет со мной и с ней? Вот что я хочу услышать. Вы привезли меня сюда, сделали своим партнером, а теперь, когда все полетело к чертям собачьим – по вашей вине, заметьте! – вы рассуждаете о своем корабле. О корабле! Новое судно вы еще можете раздобыть. А вот торговле нашей здесь кранты – скажите спасибо Виллемсу. Вашему дорогому Виллемсу!

– Не беспокойся о Виллемсе. Я им еще займусь, – мрачно процедил Лингард. – А что касается торговли… Ты у меня еще разбогатеешь, мальчик мой. Не дрейфь. У тебя найдется груз для шхуны, что привезла меня сюда?

– Сарай забит ротангом. В погребе восемьдесят тонн гуттаперчи. Больше я уж не достану, к гадалке не ходи.

– Значит, грабежей все-таки не было. Ты в общем-то ничего не потерял. Ну тогда… Эй! Какого черта!

– Грабежей? Нет! – вскрикнул Олмейер и взмахнул руками.

Он откинулся на спинку стула, его лицо побагровело. На губах выступила белая пена и потекла по подбородку, глаза закатились, обнажив белки. Когда Олмейер пришел в себя, Лингард стоял над ним с пустым кувшином для воды в руках.

– С тобой приключился какой-то приступ, – озабоченно произнес старый моряк. – Что это было? Ты нагнал на меня страху. Так неожиданно.

Волосы Олмейера намокли и прилипли к голове, как будто он вынырнул из-под воды. Он выпрямился, хватая ртом воздух.

– Позор. Немыслимый позор. Я…

Лингард поставил кувшин на стол и внимательно посмотрел на помощника. Олмейер вытер ладонью лоб и продолжил свой сбивчивый рассказ:

– Как только вспомню, теряю контроль над собой. Я уже сказал, что Виллемс поставил корабль на стоянку прямо напротив нашего причала, но у другого берега, там, где владения раджи. Корабль окружало столько лодок, что казалось, будто его перевозят на плоту. Все до последнего челнока в Самбире туда пожаловали. В бинокль я мог разглядеть лица стоявших на корме: Абдуллы, Виллемса, Лакамбы – всех-всех. Старый холуй Сахамин тоже явился. Мне все было хорошо видно. Между ними шел какой-то спор. Наконец спустили корабельную шлюпку. В нее прыгнул один из арабов и поплыл к пристани Паталоло. Потом прошел слух, что им отказали в приеме. Я же думаю, что ворота просто не успели разгородить достаточно быстро, чтобы впустить торопливого гонца. Как бы то ни было, лодка почти тут же вернулась. Я наблюдал скорее из любопытства, как вдруг заметил, что Виллемс и еще несколько человек вышли вперед и с чем-то возятся. Эта женщина тоже с ними была. Ох уж эта женщина…

Олмейер поперхнулся. Казалось, приступ опять повторится, но неимоверным усилием он подавил его и взял себя в руки.

– И тут – «бабах!». Они пальнули в ворота Паталоло из пушки, и, прежде чем я успел перевести дух – я от неожиданности вздрогнул, что и говорить, – они делают еще один выстрел и разносят ворота в щепки. После этого, видно, решили, что дело сделано, уселись завтракать на юте. Абдулла сидел среди них как истукан, скрестив ноги и сложив руки. Есть в компании ему, видите ли, не по чести, но быть главным в застолье – всегда пожалуйста. Виллемс, отделившись от толпы, все ходил и смотрел на мой дом в подзорную трубу. Я не утерпел и погрозил ему кулаком.

– Ай, молодчина, – мрачно похвалил Лингард. – Конечно, так все и поступают. Не можешь вступить в драку, так хотя бы позли противника.

Олмейер презрительно отмахнулся и продолжил как ни в чем не бывало: