Изгнанник (L'Exilé)

На самом же деле Гийом рассматривал ее с любопытством энтомолога, изучающего редкое насекомое. Принимая участие в разговоре, он смотрел на красивое лицо, мысленно отмечая каждое его выражение, и пытался угадать правду. Тремэн, пожалуй, по-настоящему и не знал Лорну. Для него она была просто катастрофой, свалившейся ему на голову рождественским вечером, чтобы разрушить его спокойную жизнь. То, что она была дочерью Милашки-Мари, его вечной любви, ничего в этом не меняло. Так какой же она была в действительности? Бессовестной авантюристкой, достойной продолжательницей интриг своего отца, предателя Ришара Тремэна, ставшего Ричардом Тримейном потому, что слишком ревностно служил англичанам? Или несчастной девочкой, жертвой своей слишком роскошной красоты, чье сердце волновала только она сама? Она была готова пойти на все, чтобы удовлетворить свои капризы, одним из которых определенно был Гийом? Он не мог поверить, что Лорна любит его искренне. По мнению хозяина дома «Тринадцать ветров», племянницей двигали исключительно жажда победы, потребность завладеть всем. А он ей в этом отказывал.

Гийом тоже помнил тот ужин в Овеньере, грозу и безумный порыв, бросивший его в объятия Лорны. Часы, последовавшие за этим, были из тех, которые не забываются. Но странное дело… Вспоминая о них, он испытывал скорее стыд и смущение, чем удовольствие. Когда во взгляде Гийома появлялась нежность, Лорна даже не подозревала, что в эти минуты он с тоской вспоминает другое лицо: веснушчатое, с глазами цвета морской воды, сквозь которую просвечивает солнце, нежную и очаровательную улыбку, все то, что составляло очарование Розы де Варанвиль, навсегда для него потерянной. Именно ее он видел перед собой, сидя за столом напротив Лорны.

Наступил момент, когда разыгрываемая им комедия стала невыносимой для самого Гийома. Благодарение Богу, Валантен уже подал кофе. Тремэн осушил свою чашку одним глотком, и это он, который обычно медленно наслаждался любимым напитком, и сразу же поднялся из-за стола.

— Мы засиделись, — сказал он, не заметив, что перебил молодую женщину на полуслове, — а мне завтра вставать до зари, меня ждет поездка в Сен-Ва. Прошу вас простить меня. Я провожу вас до вашей спальни.

— Уже? Мне кажется, что еще не так поздно…

— Позднее, чем следовало бы для будущей матери, которой скоро предстоит рожать. И потом я не хочу заставлять моих слуг ждать. Так вы идете?

Очень нежно Гийом помог молодой женщине встать с кресла, набросил на обнаженные плечи белый атласный шарф, дополнявший ее туалет, предложил ей руку. И Лорна снова приняла желаемое за действительное: наркотик уже подействовал, и Гийом хочет, чтобы в доме как можно быстрее стало тихо и темно, чтобы он мог прийти в ее спальню.

— Полагаю, вы правы, — вздохнула Лорна, слегка прижимаясь к нему. — Наверху нам будет лучше.

Гийом, разумеется, последнюю фразу не понял, но он решил, что не стоит уточнять смысл сказанного. Они медленно пересекли пустые гостиные и большой вестибюль, где еще горели несколько свечей в канделябрах, дошли до широкой и пологой лестницы, не замечая, что за ними наблюдают. Спрятавшись в темноте большого каменного выступа, Артур и Адам с одинаковым неодобрением наблюдали, как они проходят мимо. Только когда пара поднялась по лестнице и скрылась в галерее, мальчики вышли из своего убежища.

— Мне это не нравится! — произнес Артур. — Совсем даже не нравится! Это белое платье, эти украшения! Они как будто только что закончили свадебный ужин!

— Я боюсь, что у Лорны на уме именно это. Ты сам слышал. Она хотела поужинать наедине с отцом, чтобы набраться храбрости перед рождением ребенка. В одном можно не сомневаться: свадьба состоится очень скоро. Поэтому она и оделась, как невеста.

— Возможно, ты прав. Отец как будто зарыл топор войны. Ты обратил внимание на то, что у них такой вид, будто они о чем-то договорились? Лорна разве что голову ему на плечо не положила.

С того дня, как они познакомились, миролюбивый Адам научился учитывать, но не слишком бояться гнева своего брата. Но на этот раз к гневу Артура примешивались боль и ярость, которые его встревожили.

— Раз нельзя на ней не жениться, то, может быть, будет лучше, если им удастся жить более или менее пристойно? — предположил Адам.

— И забыть Элизабет? Тебе кажется нормальным, что она собирается запереть себя в монастыре? Подумай немного! Элизабет у монашек? Элизабет в тишине, в холоде, в молитве, в отречении, в покаянии? И ради чего?! Чтобы освободить место элегантной шлюхе, которая доводится мне сестрой? Я этого не хочу! Я отказываюсь это принимать!

Адам пожал пухлыми плечами и поднял брови так высоко, что они почти коснулись завитков волос цвета красного дерева.

— И что дальше? Нравится нам это или нет — и клянусь тебе, мне это тоже совсем не нравится! — придется принять этого ребенка, который вот-вот родится. У нас действительно нет выбора!

— Как легко ты сдаешься! А я считаю, что всегда можно что-то придумать. Что ты скажешь о похищении?

— О чем? — шепотом переспросил ошеломленный Адам.