Изгнанник на цепи

Кейджи Таканобу был почти копией своего брата, только суше, жилистее и строже. Знаменитые семейные залысины ему шли куда больше, чем министру авиации, делая облик японца хищным и строгим. Рейко верноподданно трепетала, уткнув макушку в сложенные перед собой ладошки. Я подивился тому, что она вообще оказалась способна выполнить подобный поклон — там же грудь должна мешать? Может ее того, подменили?

А, нет, скорее съежилась от восторга лицезрения главного японца мира. Судя по многообещающим взглядам, которыми меня ранее одаряла мандражирующая коротышка, это была именно она собственной выспавшейся персоной. Хотелось даже поспорить на что-нибудь с Эйлаксом, что Рейко найдет способ как-нибудь переиграть всё так, что я в конечном итоге останусь и виноватым, что ее украли и чуть не выдали замуж, попутно оплодотворив, но я все-таки надеялся, что меня после (или во время) аудиенции казнят, а с сероволосой будет разбираться уже кто-нибудь другой.

Шутка, конечно… но я уже забыл, когда не видел в шутках здоровой такой доли правды.

Сперва царственное внимание было уделено Рейко. Я лишь скромно сидел и слушал, как по-отечески Кейджи рад такой подданной, как она его восхищает, как ему безмерно жаль, что целых шесть сотен лет нация ждала такого момента, но вот — дождалась, сам момент прекрасен и удивителен, все в восхищении. Девушка реагировала правильно, излучая сплошь дрожь, трепет и обожающие взгляды, часто сменяемые глубокими поклонами со втягивающейся грудью.

— «А за улыбками и поклонами — готовность бить насмерть и уворачиваться от ударов», — почти интимно прошептал Эйлакс.

— «Культура, воспитавшая воинов, мнящих себя инструментами, далека от прямоты», — философски ответил я ему.

Сидеть было… скучно. Вообще все делать скучно, если ты ничего хорошего от будущего не ждешь. Именно так и спивались многие английские работяги, не находящие в себе смелости вступить в банду. Тягостное ожидание безрадостной неизвестности и страх смерти — рецепт билета на самое дно жизни. Впрочем, откуда малограмотному человеку воспитать в себе достоинство пустить вовремя себе пулю в лоб?

— Иеками-сан, — с легкой улыбкой прожурчал Кейджи, — Нам с Эмберхарт-куном предстоит долгий разговор. Наедине. Есть ли у тебя ко мне какие-нибудь просьбы или пожелания?

— Никаких, тэнно! — вновь выполнила фокус Рейко, — Покорнейше благодарю вас за оказанную честь!

И… они оба замерли. Монарх, с замершей на лице полуулыбкой и малютка в низком поклоне перед ним. В тишине медленно потекли минуты. Я на всякий случай тоже застыл, понятия не имея, что происходит. Бить? Бежать? Подать на них обоих в суд за вопиющую бессмысленность происходящего?

«Он дает девочке время изменить свое решение и высказать просьбу. Очень настойчиво дает. Она — не менее настойчиво отказывается» — прозвучало пояснение внутри моей головы. Я лишь расслабился и горько посетовал про себя, что иногда люди перебирают с культурой.

— Что же… тогда вы свободны, Иеками-сан, — наконец разомкнул губы владыка, — Я бы очень хотел, чтобы больше моих подданных обладали такой скромностью и твердостью духа, как вы.

Беседа тет-а-тет началась в личном кабинете правителя, который, к моему удивлению, соответствовал всем европейским стандартам, контрастно выделяясь на фоне остальной части дворца. Мебель, обивка стен, светильники… ахейская свеча, горящая неугасимым пламенем на рабочем столе… и, конечно же, хорошо знакомое мне зеркало. Из общего фона выделялся лишь кофейный столик, на который была навалена масса цветных и черно-белых журналов, пестрящих наименованиями техники и оружия. Некоторые из них, лежащие отдельно, были основательно замусолены.

Сам кабинет в аурном зрении буквально светился десятками, если не сотнями спрятанных за стенами кристаллов-накопителей. Я подумал, что некоторые из запитываемых ими механизмов вполне могли работать на улавливании эмоций. Стоило императору только захотеть, как меня бы что-нибудь проткнуло, застрелило, отравило или зарезало.

После того, как мы расселись, венценосный Таканобу внезапно продемонстрировал мне умение общаться в другом ключе.

— Хочешь знать, почему ты еще жив, Эмберхарт-кун?

В голосе императора отсутствовали нотки, могущие дать намек хоть на что-либо. Это был равнодушный тон, предназначенный только для передачи информации от человека к человеку. Я внимательно посмотрел на персону, к которой у меня было множество вопросов, претензий и предложений… и решил оставить их при себе. Вряд ли у такого человека есть время и желание разговаривать с теми, кого безальтернативно решено убить.

— Да, Ваше Величество.

— Ты убил обоих племянников Мура.

— Нет, Ваше Величество, — решил поправить я вскинувшего бровь в удивлении монарха, уточнив, — Я казнил Грегора и Айзека Мур на глазах их дяди.

— Даже так… — покачал головой властитель, — А твои брат и сестра?

Я ответил.