Изгнанник самовольный

О Пушкине уже много пишут журналы в обеих столицах. Критика расточает похвалы, издатели просят от него новых стихов. Ссыльного поэта выбирают в действительные члены Общества любителей российской словесности. В тот отрезок времени, о котором мы сейчас говорим, был напечатан портрет поэта с гравюры Е.И.Геймана в виде приложения к отдельному изданию поэмы "Кавказский пленник".

Имя Пушкина начинает появляться и в западной прессе. Первым Европу познакомил с новым именем Сергей Полторацкий, написав о нем в октябрьском номере французского журнала "Энциклопедическое обозрение" за 1821 год. Тридцать лет спустя Полторацкий признался в письме французскому писателю Ксавье Мармье, что те несколько строк "причинили много неприятностей и огорчений тому, кем они были написаны". Полторацкого уволили со службы и выслали в деревню под надзор полиции за то, что он упомянул в журнале оду "Вольность" и стихотворение "Деревня", в которых, как он выразился, "поэт скорбит о печальных последствиях рабства и варварства".

Пресса в Англии и Франции начала публиковать переводы стихотворений Пушкина, затем на немецком языке появился "Кавказский пленник". Рецензенты подчеркивали оппозиционность мышления Пушкина. Не остановился и Полторацкий: он продолжал нелегально пересылать на Запад свои материалы и печататься под псевдонимом R.E. Полторацкий сделался страстным собирателем рукописей, изданий и материалов о Пушкине, которые он впоследствии переправлял Герцену и Огареву для публикации того, что здесь запрещено.

Пушкину начали предлагать напечатать кое-что в Европе. Он аккуратно выписывает, что о нем пишут за границей (точнее, что ему удается узнать об этом), и не без оснований опасается, что публикации на Западе отрицательно скажутся на всемилостивейшем разрешении побывать в столице. "Князь Александр Лобанов предлагает мне напечатать мои мелочи в Париже. Спасите ради Христа; удержите его по крайней мере до моего приезда - а я вынырну и явлюсь к вам... Как ваш Петербург поглупел! а побывать там бы нужно".

Когда Пушкин отправлял приведенные только что строки, он уже написал ходатайство графу Нессельроде, своему высокому петербургскому шефу, с просьбой отпустить его. Мы не знаем, куда он просился - за границу или в Петербург. Но, думается, в данном случае, в Петербург. Все же больше шансов. Ни заявления, ни ответа не сохранилось. Есть только письмо, написанное еще через несколько дней, в котором не все ясно. "Я карабкаюсь,- пишет Пушкин брату в Петербург,- и, может быть, явлюсь у вас. Но не прежде будущего года. (Далее часть текста в рукописи тщательно зачеркнута писавшим; видимо, он решил, что следует быть осторожней и не дать этой информации утечь к промежуточному читателю.- Ю.Д.) Жуковскому я писал, он мне не отвечает; министру я писал - он и в ус не дует - о други, Августу мольбы мои несите! но Август смотрит сентябрем...".

"Карабкаюсь" в этом письме можно понимать как "пытаюсь выбраться" или "предпринимаю попытки". Ходатайство подано ("министру я писал"), а ответа нет ("он и в ус не дует"). Впрочем, отсутствие ответа тоже можно рассматривать как отказ, что Пушкин и делает.

Откуда Пушкин знает, что в этом году не получится ("не прежде будущего года")? Не объяснение ли - такое для нас важное - вычеркнуто в письме? До конца года остается два с небольшим месяца. Считает ли он, что просто мало времени остается, чтобы получить "добро", или кто-то ему сообщил, что ссылка окончится в следующем году? Здесь он повторяет строки из стихотворения об Овидии, на этот раз открыто имея в виду самого себя: молите Александра, чтобы простил. Но надежды мало, ибо "Август смотрит сентябрем". Пушкин заимствует строку из стихотворения Языкова, смысл которой - доброты от царя вряд ли дождешься.

В это время на Веронском конгрессе русское правительство находит общий язык с Францией, Пруссией и Австрией, договорившись о подавлении революции в Испании. В январе, после ультиматумов этих стран, Франция вводит в Испанию войска. Международная ситуация напряженная, и, как всегда в таких случаях, русские власти первым делом обеспечивают порядок и полное молчание внутри собственной страны.

Пушкин обращается с ходатайством к министру иностранных дел второй раз совсем некстати, наверное, не посоветовавшись даже с Инзовым: "Осмеливаюсь обратиться к Вашему превосходительству с ходатайством о предоставлении мне отпуска на два или три месяца". Мотив сугубо личный: увидеться с семьей, с которой расстался три года назад.

Отправив ходатайство, он, однако, и сам слабо надеется, осторожно спрашивая в письме, на месте ли царь, и просит напомнить о себе друзьям и родне, которые мало заботятся о судьбе его. Ему кажется, что можно найти каналы, чтобы замолвить о нем словцо у Августа.