Изгнанник вечности (полная версия) (СИ)

И тут между камнями невдалеке снова мелькнула светло-серая тень.

— Гальгано, — услышал он мужской голос за спиной.

При свете половинки луны там стоял незнакомец в одежде монаха.

— Кто ты? — насторожился Гвидотти, но и одного взгляда ему хватило, чтобы понять, что монах безоружен, а потому неопасен, да и в голосе его не таилось никакой угрозы.

— Мое имя Габриелло, я из Сиены. Не беспокойся, это моя собака, а не волк. Все отчего-то принимают ее за волка и боятся, хотя иная собака по свирепости своей не уступит серому, — монах усмехнулся и подошел ближе. — Я пришел рассказать кое-что о твоем мече.

— Что не так с моим мечом и почему ты не обращаешься ко мне как к синьору?

— Если я обращусь к тебе как к синьору, станешь ли ты внимательнее слушать то, что я тебе скажу?

Он сбросил капюшон с головы и вблизи оказался совсем еще молодым парнем с тонкими, аристократичными чертами лица и длинными волосами — не очень светлыми, но и не темными. Собака размером с телка подбежала к нему и встала у ноги. Но она и в самом деле как две капли воды походила на волка — если она не волк, то вороной рыцаря Гвидотти — не конь!

— Однажды твой меч убил того, кто был твоим отцом…

Гальгано растерялся. Его отец жив по сей день! Или этот монашек намекает…

— Ты пытаешься опорочить мою мать?! — рыцарь схватился за рукоять своего меча, готовый сейчас же наказать хулителя.

— Постой, Гальгано. Постой-те, синь-ор Гвидотти, — нарочито отчеканивая каждый слог, повторил Габриелло. — Я понимаю, что человеку, понимающему Священное Писание буквально, будет трудно осознать, что кроме черного и белого в этом мире еще как минимум семь цветов и совсем уж бессчетное число оттенков. Но постарайтесь хотя бы минуту послушать того, кого ваш практичный рассудок уже записал в еретики! Этот меч потом убил и вас, синьор. Вернее, вы сами проткнули им свое сердце, решив, что ваша доблесть посрамлена…

Гвидотти уже хотел уйти. Это не еретик, это просто сумасшедший, пусть бредит дальше. Но вдруг в голове его сложилась отчетливая картина: он бьется, держа в руках этот самый меч, с молодым мужчиной в легких черных доспехах. На голове противника вороненый шлем в виде морды волка или шакала. И не хочет меч разить его, как не хочет лук в виде скорпиона в руках у волкоголового пускать стрелу в Гальгано… А когда отряды тех, кого с трепетом величали демонами пустыни, разбиты наголову армией богини Исет, Гвидотти в отчаянии поворачивает собственное оружие против себя!

— Что это? — вскричал рыцарь, возвращаясь в свой мир, на холм Монтесьепи.

— Это всего лишь одна из твоих прошлых жизней, Гальгано. Только одна — но и в ней ты успел натворить такого, что не можешь остановиться по сей день. Хочешь узнать, что делал твой меч еще? Еще раньше?

— Нет! — вскрикнул рыцарь, отшатнувшись от монаха, но калейдоскоп воспоминаний уже обрушил на него битое стекло картинок былого.

Вот неведомый мир (память подсказывает: Гатанаравелла, город на погибшей Але), и высокий стройный мужчина разит этим самым мечом каких-то людей — вооруженных, безоружных, женщин, мужчин… Вот он же на планете, которую его сородичи зовут Колыбелью, а он — Пристанищем или Убежищем, с мечом в руке возвышается над лежащим в луже крови правителем.

«Меч Тассатио, Гальгано! Это меч мятежного Тассатио!»

Оружие не бывает мирным. Оружием нельзя восхищаться так, как всю жизнь восхищался своим мечом Гальгано Гвидотти. Он даже не помнил прежде, он вспомнил только сейчас, как попал к нему этот меч: его подарил мальчишке старый друг деда, синеглазый сиенец, который любил говаривать «у нас на Сицилии» и, кажется, в самом деле был родом оттуда. Да-да, у этого пожилого вельможи были длинные светло-русые волосы и аккуратная бородка клинышком на породистом лице, а уходя, он красиво набрасывал на плечи роскошный плащ-паллиум из ярко-красного шелка, на котором золотом были вышиты бык и змея. Змея кольцом обвивала быка, ухватив саму себя за хвост. Вот как отчетливо вспомнилось все, что видел юный Гальгано, нынешнему бесстрашному рыцарю Гвидотти! И, кажется, тот вельможа-сиенец не захотел, чтобы мальчик запомнил его как дарителя меча, затуманил его память… Это было какое-то колдовство!

Все остальное Гальгано вспоминал уже в бреду. И всюду, всюду участвовал его меч. И всюду, всюду текли реки крови, вплоть до сегодняшнего дня.

— Нет! — очнулся рыцарь и понял, что все эти образы пробежали мимо него ровно за то время, пока он кричал это свое «нет», шарахнувшись прочь от зловещего Габриелло.

Пес монаха пристально глядел на рыцаря человеческим взглядом. И рука сама отбросила проклятый меч.

— Этого мало, синьор Гвидотти, — смиренно сказал Габриелло. — Меч должен перестать убивать.