Изгнанник вечности

— Думаешь, если один раз запрягла, то теперь впору погонять всегда? — вдруг едко спросил Сетен.

Вспомнилась рыдающая юная Ормона, когда она полагала, что он в другой комнате ничего не видит, не слышит и не узнает о ее слезах, вспомнился жесткий вердикт Паскома, который вышел к умывальнику с окровавленными руками и мрачным лицом. А теперь эта дурочка — а ей всё досталось просто в подарок — сидит и сомневается, стоит ли привечать этот «куарт», чье появление решит многое!

— Иди ломайся в другом месте! Не приходи сюда больше.

— Почему? — Танрэй недоуменно отстранилась.

— Совет ей! В чем ты сомневаешься? Ты — попутчица, носитель «куарт» Танрэй, ты должна помнить и хранить все, что тебе достается! Ты — сомневаешься?! Несчастный разум, логика, здравый рассудок, да зима их поймет что еще — способны вызвать у тебя сомнения? После этого я и знать тебя не желаю! Ты сама считаешь себя недостойной того, что тебе дано.

Но гнев его уже улегся. Теперь Сетен больше испытывал ее, чем сердился на самом деле. И, к ее чести, это она поняла:

— О, Сетен! Ты напугал меня! Разве так можно?

— А-а-а, вот то-то же! — он ухватил ее за шею и притянул к себе, чтобы она услышала, как колотится его сердце. — Громко? А иначе и нельзя, сестренка! Иди и скажи своему Алу, что сердце и душа сильнее его ничтожной логики! Иди и скажи, что даже если он со своими ботаниками постигнет тайны генома, к чему так стремится сейчас, то им все равно никогда не измерить своими приборами и не выявить лакмусовыми бумажками коэразиоре и атмереро, которым подчиняется всё, всё в этом мире — даже эволюция неделимого вечного «куарт»! Иди и скажи! Твой мальчик, твой Коорэ — он поможет тебе вспомнить и возродиться! Только с ним ты оправдаешь свое имя, только с его рождением ты возродишь и имя свое. Иди и скажи, сестренка!

— Хорошо. Спасибо, — она благодарно тронула его руку. — Да будет твой «куарт» един, Сетен!

— Да будет наш «куарт» един, — поправил ее он, провожая взглядом то появляющуюся, то исчезавшую «паутинку-мотылька».

* * *

— Что же ты наделала, что ты натворила, атмереро?!

— Не убивайся, не плачь, моэнарториито. Не могло сложиться иначе… Не убивайся, не плачь. Такова наша с тобой судьба, хранитель…

— Хранитель… Ты не хранитель, ты глупый пес! Так промахнуться! Что ты наделала, атмереро!.. Что же ты натворила…

Глава семнадцатая, повествующая о приключениях Ормоны и тримагестра Солондана в Тепманоре — Краю Деревьев с Белыми Стволами

Это был последний год Оритана, но никто еще не знал его судьбы. Война продолжалась, полностью перекинувшись на континент южан, но столица, Эйсетти, все еще стояла, терзаемая лишь частыми землетрясениями.

Дороги в городах трескались и крошились от морозов, подземных толчков и заброшенности. Восстановить покрытие не пытались, внимания на умирающие постройки не обращали. Стало почти нормальным, когда кто-то да получал известие о гибели служившего родственника, таким уже перестали сочувствовать, потому что у каждого был близкий, который воевал, и каждый ждал черного письма, замерев в своем ожидании подобно мошке в янтаре, оглохший и ослепший.

Во время недавнего Теснауто Храм не смог отобразить традиционную праздничную трансляцию спектакля-легенды. Машины работали в полную мощь, но пятигранная пирамида высилась на фоне звездного неба черной горой, по ней ползали серые размытые образы, а вместо звука человеческой речи те немногие ори, что явились почтить Черную Ночь, с содроганием услышали утробный гул из недр поруганного святилища. А потом дрогнула земля, и трещина, давно уже расколовшая сверху грани Жизни и Смерти, быстро побежала к основанию, ветвясь. Теперь появился разлом на ребре между гранями Сердца и Разума. Отныне пирамида напоминала гигантский, готовый вот-вот раскрыться и распасться звездой-пятилистником, бутон. И если это случится, под обломками Храма окажется весь центр Эйсетти. Но этого не могло произойти, потому что согласно закону гравитации такая постройка просто осядет внутрь самой себя. Однако жители города поспешили подобру-поздорову убраться с площади.

И ранняя заря застала одинокий искалеченный пятигранник, глядевшийся в воду канала из-за спины статуи прекрасной Танэ-Ра. Но не было никого, кто заметил бы: Храм больше не отражается в воде, а изваяние меркнет, уходя на потусторонний план отражений и пропадая здесь…

* * *

Паском побарабанил пальцами по спинке кресла, нахмурился, вздохнул:

— Ну а почему она сама не приходит ко мне и не говорит? Ты собирайся, нам пора!

Сетен подтянул к себе костыли и поднялся на ноги:

— А ее разве поймешь? Может быть, злится на вас за что-то… Говорит, что срочно нужно в Виэлоро. Вы же ее знаете: не дадим ей сопровождение — она одна верхом туда поедет, с нее станется…