Изгнанники Зеннона

Старшая Служительница удивленно приподняла брови, но без возражения проследовала в собственный кабинет. К счастью, она пробыла там недолго. И теперь из кабинета доносились голоса Утешителя и Карателя, изредка перебиваемые голосом судьи Ульвена, но слов было не разобрать.

Я никогда не бывала на дознании. Всё, что я о нем знала, ограничивалось теорией с уроков Закона, в которую я вникала ровно настолько, насколько это было нужно для учебы. Мне смутно помнилось, что после опроса свидетелей Каратель, представлявший собой всю строгость Закона, и Утешитель, имевший право просить о снисхождении, в присутствии судьи устраивали совещание – эфанию, «справедливый спор» с древнесеррийского. В ходе эфании они обсуждали истинность свидетельских показаний, результаты осмотра и найденные улики, а судья, выслушав их, приходил к заключению: продолжать расследование, прекращать или, если было ясно, кто преступник, выносить приговор.

В некоторых случаях эфания могла длиться несколько дней, но ведь мы находились в Храме, и наверху нас с Хейроном дожидались гости. Что же будет?.. Мои нервы напряглись до предела, и я едва не сбросила руку, которую Хейрон положил мне на плечо. Но, видимо, почувствовав мое напряжение, он сразу меня отпустил.

Дверь в приемную открылась, и нас пригласили в кабинет для оглашения результатов эфании. Дядя решительно прошел внутрь. Нелла проскользнула следом. Хейрон помог мне встать с диванчика и отвел в кабинет, где я тут же высвободилась из его рук.

Слушать собственные показания было едва ли не хуже, чем давать их. Я словно стояла в воде и чувствовала каждую волну, каждое движение в глубине – всё, что происходило вокруг: смену позы, покашливание, учащенное дыхание. Поэтому я отчетливо услышала чей-то тихий, но резкий вдох, когда Каратель зачитывал первую часть моих показаний. Усилием воли я заставила себя, не оборачиваясь, слушать дальше.

Каратель, закончив с моими показаниями, перешел к показаниям Кинна. Очевидно, мой шантаж подействовал: Кинн не только поддержал меня – его версия совпадала с моей идеально.

Только когда по всему телу прокатилась волна облегчения, я поняла, что всё это время изо всех сил сжимала кулаки и ногти впились в ладони. Надеясь, что никто этого не заметил, я медленно расслабила пальцы.

Всё тем же твердым, ровным тоном Каратель начал зачитывать показания сестры Аннеки. Проводив меня до дверей в придел, она не ушла наверх, как я предположила, а закрыла входную дверь в нижний храм на амарантиевый замок, чтобы никто не смог мне помешать.

Я услышала, как переступил с ноги на ногу Кинн. Сердце тревожно заныло. Теперь мы не могли переложить вину на кого-то с улицы, как я надеялась.

Следующие слова сестры Аннеки ожгли меня как огнем.

Она так и не поднялась наверх, а по поручению Матери-Служительницы осталась в ризнице дожидаться, пока я покину придел. Ей надо было загасить потом свечи и, забрав ящик с пожертвованиями, поместить его в сейф в кабинете Матери-Служительницы. Поскольку двери в Храме толстые, время от времени сестра Аннека выглядывала, чтобы не пропустить момент, когда я выйду из придела. И она видела, как Кинн спускался по лестнице. К счастью, она не заметила, куда именно он пошел. Ей показалось, что в уборную.

Прошу, Серра, помоги нам.

От напряжения меня стало слегка пошатывать, даже ровный голос Карателя зазвучал как-то по-другому: «Минут через десять наконец вышла госпожа. Она… она показалась мне расстроенной. Она не стала подниматься по лестнице, а пошла в сторону уборной. Потом неожиданно замерла, начала оглядываться, потом подхватила подол и кинулась в сторону книжницкой».

«Что значит – начала оглядываться?»

«Ну, словно не могла понять, откуда идет звук или запах».

«В коридоре в это время кто-то еще находился?»

«Нет, никого, пусто. Я решила, что кто-то из Прислужниц сжигал до этого в книжницкой записки, а госпожа испугалась запаха…»

Продолжения я почти не слышала. Мои руки похолодели, словно их по локоть опустили в ледяную воду. Грудь сдавило, и я прерывисто задышала.

Нет, никого, пусто.

Слова сестры Аннеки ясно показали то, что Кинн уже был в книжницкой, когда я вышла из придела. Она подписала Кинну приговор.

Следующие минуты прошли для меня словно в забытьи. Слова показаний Матери-Служительницы сливались в неясный гул, я лишь уловила общий смысл: она подтвердила, что сестра Аннека действовала с ее ведома и по ее поручению, как и много раз до этого в подобных случаях.

Я пришла в себя, только когда Каратель отложил листы с показаниями и судья Ульвен обратился к нам:

– Свидетели, вам есть что добавить?