Изгой

— Да ничего вроде. — опускает мою голову на подушку. — Внутри прям вся на нервах, вся трясусь прям и ты ещё добавляешь.

Приподнимаюсь на локтях и подвигаюсь спиной к голове кровати — до конца ещё не проснулся:

— Кричал?

Даша шире приоткрывает глаза и кивает мне в лицо:

— Рычал, как зверь прям… Напугал.

Да, могло быть чёт такое, припоминаю — опять откуда-то пытался не сорваться, на кого-то всё хотел посмотреть.

— Ты чего так лёг-то? Чего не разделся? — осуждая, покачивает головой.

— Даня… не успел. — это ж надо, я да не соврал.

— Как это?

— Хотел подумать и… — машу рукой.

Она рассеяно меня осматривает и тоже, но как-то устало, машет рукой:

— Ой, ну ладно.

Также рассеяно и не глядя, сначала прикасается кончиками пальцев, а потом и поглаживает, выпрямленной ладошкой, материал на рукаве моей куртки. Всё же обращает внимание и аккуратно прихватив немного материала легко трёт его между пальцами. Бросает быстрый взгляд на меня и коротко прикрыв веки, и улыбнувшись, одобряет мой выбор:

— Хороший, побереги. — и опять смотрит в сторону.

Отвлеклась, но кратковременно, настроения у неё нет. Отсутствующий взгляд — внутрь себя, как бы додумывает что-то. Когда уходит от своих мыслей и возвращается, то видно, как ей приходится восстанавливаться в настоящей обстановке. И я решаю поёрничать, шуткануть:

— Приснится же такое, зарычишь тут.

Даша сидит прямо, переводит взгляд на меня. Я продолжаю:

— Раздвигаю тебе ноги, а там у тебя...

Даша пригибает подбородок к груди и чуть поджав губы начинает процесс удивления, а я дальше:

— Огромный член.

Она вздрагивает, приложив руку к груди:

— Ой, чего это?

— Переворачиваю тебя, а там… Представляешь? Ещё больше.

Реакция незамедлительная — её сжатая ладошка бьёт меня по плечу:

— Дурак! Тьфу, мерзость!

И тут же опустив голову на сжатые кулачки на моей груди, она начинает смеяться. Я тоже смеюсь... Пошлятина конечно, но как бы там ни было, а градус чуточку повышен. Отходя от смеха, она отворачивается и приподнимает лицо:

— Ооай, болтун.

Коротко вздыхает и в который уже раз снова уходит в себя — шутка не помогла. Беру её ладошки в свои — Даша тут же устраивает их поуютней и зябко передёргивает плечами. Она на грани эмоционального срыва — это видно. Надо как-то ей помочь и я выбираю свою линию поведения по принципу — глупой и… ещё тупее.

Наконец, Даша всё-таки поворачивается ко мне и произносит:

— Ой, ужас какой-то, Илюш.

Чуть наклоняется и понижает голос, чтоб не подслушали:

— Представляешь, они же оказывается… голубые.

Для пущей таинственности кивает на последнем слове. Я же удивлённо таращу глаза и вытягиваю шею:

— Да ты что? На работе у тебя?

Даша тут же отстраняется:

— О. — не ожидала такого вопроса, удивлена. — Ну на какой на работе, Илюш. Ты что?

Выжидает, может быть я всё-таки сподоблюсь и напоминает:

— Эти-то... Трое.

Естественно, что я опять ничего не понимаю и как бы соображая, про кого речь, отвожу глаза, сначала в сторону, а потом опять на неё. Даша подаётся чуть назад, немного наклоняет лицо и смотрит чуть исподлобья. А я, всем своим, ни только лицом, но и телом пытаюсь что-то припомнить но..:

— Какие Даш?

Даша — потешно за ней наблюдать, недоумённо посмотрев в сторону, даже смаргивает, будто бы сбрасывает пелену с глаз и высвобождает свои ладошки:

— Да что с тобой, Изоев? — всплёскивает руками и уже с укором. — Не проснулся что ль? Эти трое... Вчера… Ну, которые ночью-то.

— Ну-у...

Чёрт, какой-то частью тела я, всё-таки, чего-то не так сделал, потому что она тут же с облегчением кивает в мою сторону:

— Они вот.

В её планы совершенно не вписывается моя забывчивость и тем более тупость. Так что приходится вспоминать:

— А. Те… Ну… Да ладно тебе Даня, пацаны-то вроде нормальные. Чё ты лепишь-то?

Даша от неожиданности ахает:

— Аха…

Приложив ладонь к губам и застывает с удивлённо распахнутыми глазами. Секунда, две… Наконец, придя в себя, бессильно роняет руку себе на колени:

— Ну ты посмотри… Изоев, ты… Как же тебе не стыдно? А?

И в её голосе уже слёзы. Состояние у неё, точно на надрыве — всё очень близко, хоть она и держится. Я тут же хватаю её ладошки:

— Дашек…

— Как ты только можешь такое говорить? И слово-то откапал какое... Лепишь.

Её колокольчики звенят слабенько, ладошки совсем безвольные — она их не отдёрнула и я их чуть сжимаю:

— Дашенька…

А она с обидой на меня кивает:

— Ты что?.. Ты мне не веришь? Да?

— Дашек, ну не обижайся.

А она отворачивается — ладошки по-прежнему у меня и согреваются. От обиды её крылышки ноздрей трепещут — я чуть заглядываю и мне видно, а она, всё ещё отвернувшись, продолжает меня отчитывать:

— Я как дура последняя, там всё выясняю.

Слёз в голосе прибавилось и голосок истончился. Ещё немножечко.

— Всех расспрашиваю, чтобы всё ему рассказать, а он... Лепишь...

Вот далось же ей это слово:

— Даня. Ляпнул сдуру. Прости.

Она всё-таки поворачивается и кивнув мне:

— Полгорода уже знает. — отворачивается. — На каждом углу говорят.

Мысленно я ей противоречу: «Прям уж и полгорода, не велики шишки, а вот пару подъездов рядом, вполне». — а вслух и гундяво:

— Ну ладно тебе Данечка, прости меня. Я исправлюсь.