Изгой

– Таких приключений нам больше не надо…

Глава 7

– Ай-ля!

Раздавшийся впереди звонкий крик и громкий храп коней ошарашил бегущего во всю прыть Галицкого. С диким ужасом Юрий увидел, как на луговину вынеслись на лошадях полдесятка татар, и мгновенно понял, какую чудовищную ошибку он совершил.

По спуску через заросли терновника шла дорога, которую разглядеть сверху было нельзя, а час назад в темноте он ее просто не заметил, и прошел мимо. А должен был подумать – на левый берег Донца к казачьему острожку старцы из монастыря как-то добирались.

Не через заросли ведь шли?!

– Твою дивизию!

Галицкий развернулся, прикусив губу. Ему с самого начала требовалось бежать вверх по течению, не вниз. Тогда был бы хороший шанс – через полкилометра шел овраг, как он прекрасно знал, с такими густыми зарослями, что крымчаки просто бы уперлись лошадиными мордами в непролазные колючие кусты. А сейчас они наверняка гораздо гуще и более раскидистые – природа вокруг девственная.

– Ох, мать…

Из-за терновника в ста шагах впереди выбежали татары, яростно размахивая саблями – видимо прорубались ими через ветки. Будь ночь, у него оставался шанс метнуться влево и уйти за терн, затихнуть, спрятаться. Облава с прочесыванием дело тягомотное, а степняков мало сил даже на самую реденькую цепь. Но уже подкралось утро, темнота уступила место сумеркам, подкрашенным розоватым светом восходящего солнца.

– Ай-ля!

– А хрен вам!

Терять было нечего, его зажали и спереди, и сзади – и Галицкий бросился к реке, проломившись через камыши насмерть испуганным кабаном. И при этом ухитрившись сбросить с плеч кафтан, который помешал бы ему плыть к спасительному левому берегу.

Вода охладила его разгоряченное тело, а в голове заячьим прыжком метнулась лишь одна мысль – «надо нырять, иначе стрелой достанут». Юрий тут же рванулся, а когда вода дошла до груди, ушел с головой вперед, вытянув руки и задержав дыхание. И плыл, яростно загребая, сколько мог, понимая, что его сносит вниз течение, пусть и ленивое, обычное для Северского Донца в это время.

Но запаленное от бега дыхание сыграло свою зловещую роль – парню просто не хватило воздуха. И когда перед глазами пошли розовые круги, и держаться стало невмочь, он вынырнул на поверхность реки, чтобы глотнуть свежего воздуха и снова уйти под воду.

– Ай-ля!

Шею так сдавило, что Юрий не успел толком набрать в легкие воздуха. Зато выпученными глазами он увидел двух татар, что загнали в реку своих коней под брюхо. Один раскручивал над головой аркан, а вот второй его уже ловко набросил на горло Галицкому, и теперь поволок к берегу, как пойманную на блесну рыбину.

– Хр…

Юрия рабская участь не прельщала – он отчаянно боролся за свою свободу, отчетливо осознав, что нужен степнякам живым. Правая рука ухватила рукоятку ножа, и через пару секунд острая сталь полоснула по вервию. И тут же локоть стянуло новой петлей – второй татарин дико заорал и его конь рванулся на берег, выволакивая за собою вертящегося карасем на леске Галицкого, что до последней секунды продолжал борьбу. И окончательно лишившегося сил, когда лицо уткнулось в траву.

– Якши урус, якши кол!

От пинка в бок Юрия скрючило, и только тут до разума дошло понимание – татары не убили его лишь потому, что посчитали хорошим рабом, которого можно выгодно продать на невольничьем рынке. «Якши» ведь означает «хорошо», про русского они сказали, остается только «раб». А как иначе – русский либо мертвый враг, либо живой раб – других ипостасей в мировоззрении «людоловов» для них просто не предусмотрено.

– Суки червивые…

Только и смог прохрипеть Галицкий, когда очередным пинком его перевернули на спину. Он побоялся раскрыть глаза, только хватал воздух широко открытым ртом, как вытащенная на берег рыба. Мысль о том, что сейчас с ним могут сотворить эти нелюди, ужасала. Он в их полной власти, и за сопротивление в монастыре ему запросто вскроют саблей живот или разрежут живого на множество кусочков.

«Вот почему никогда нельзя сдаваться в плен – лучше конечный ужас, чем ужас без конца в ожидании, как смерти, так и ее прихода. Придется умирать, хоть и не хочется».

Странно, но он успокоился и смирился с собственной участью, даже выплюнуть из себя ругань не хотелось, да и сил на нее не оставалось. Боялся только, что пытать начнут, причем не с целью выбить информацию, которой у него просто нет, а так, попросту удовлетворяя кровожадные наклонности. И лишь одно обстоятельство немного приглушало отчаяние – свитки, рубиновый крест, печатка и золотые монеты – никогда не станут татарским достоянием. Найдет кто-нибудь из потомков заваленный камнями лаз (он это сделал заранее, дабы зверьки не погрызли пергамент), и обретет все это богатство, только пусть правильно им распорядится.

«Да, прав был один писатель – нужно не только прожить достойно, но и суметь так же принять смерть. Сейчас ударят саблей в живот, и станет очень больно. Буду умолять и плакать, но их сердца не задобришь – у татарвы камень там, они хуже нелюдей».

– Якши урус!