Изгой

– Алексей Михайлович воевать пытается, – отозвался Смалец. – Но тоже ему не везет – от Чигирина отступился, Азов в прошлом году стольник Бологов не взял, а на стругах выйти в море побоялся – там османские галеры выход из Дона запирали. А татары стали набеги устраивать, под один из них мы с тобой и попали. А теперь война будет – турки в силе тяжкой под Очаковым собираются, и как только с поляками вдругорядь замирятся, то двинутся на Чигирин, в помощь гетману Дорошенко, а оттуда на Киев пойдут.

Юрий только головой потряс – настолько его удивил политический расклад, данный простым казаком…

Глава 13

«Все – моего терпения время истекает, твари проклятые, кровососы, вас всех как клопов поганых, давить надо без всякой жалости!»

На глаза навернулись слезы отчаяния, Юрий кое-как сглотнул вставший в горле комок. Никогда в жизни он не представлял, насколько тягостна рабская участь, зато теперь на собственной шкуре испытал все ее прелести, вбитые в спину плетью.

– Теперь я понимаю, почему казаки вас всех режут без разбора – вы такую кару заслужили целиком и полностью!

Галицкий под нос пробормотал слова ярости, страшась, что его кто-то подслушает. И стал припоминать прожитый месяц, представлявший собой одну тягучую черную полосу.

Их с Григорием продали еще на Перекопе, стоило вступить в «Большой город», обычное скопище мазанок под громким названием. Там двух «богомольцев» сразу же купил старый татарин, с бородавкой на носу, тремя козлиными волосками на подбородке и заячьими усами. И сразу же, хорошо привязав к повозке, неспешно погнали в далекий Кезлев. О наличии такого городка в Крыму Галицкий не имел ни малейшего понятия.

Смалец оживился, сказал только, что турки называют город Гезлевым, и бежать лучше всего оттуда. Пронырливый оказался казак, натянувший на себя личину простачка – через день уже знал, что попали они к татарину, что кочевал поблизости от города. По выжженной солнцем степи шли неделю, делая небольшие переходы и устраивая долгие стоянки у редких колодцев. Гнали скот – большую отару купленных у ногаев овец, и несколько быков из русских трофеев, дошедших до Крыма.

И после долгого перехода оказались, к величайшему удивлению Юрия, на месте, где в будущих временах должен был стоять город Евпатория! Вот такой оказался Кезлев!

На окраине городка Ахмед, а так звали хозяина, имел дубильню, где выделывались кожи. От местного «производства», когда Юрий впервые на него попал, шел настолько вонючий запах, что стало понятно, почему кожевенников изгнали далеко от селения. Вот здесь, в компании трех крепких, но угрюмых рабов, и оставили Смальца – тот имел крепкие пальцы, чтобы мять извлеченные из чанов шкуры. Проверили на эту работу Галицкого, но тот оказался настолько слаб, что был с позором изгнан из дубильни, чему поначалу обрадовался – жить в пропитанном вонью помещении совершенно не хотелось. Лучше на степном, привольном воздухе…

Если бы он тогда знал о том, что его ждет!

Вблизи от Кезлева, верстах в десяти, оказались владения Ахмеда – там у него было родовое стойбище. Юрий поначалу с интересом рассматривал две юрты – в одной проживал хозяин, в другой находился его гарем. Татарин имел две жены, одна другой страшнее и мерзостней, старую и чуть по моложе, а также красавицу дочку лет четырнадцати, с ласковым именем Зульфия. И еще одного сына, совсем юнца, что с пастухами аратами постоянно пас скот – тысячная отара овец и большой конский табун все лето передвигались по огромному кругу, от колодца к колодцу.

Вообще-то сыновей было трое – но двое, уже женатые, погибли в набеге, причем от казацких сабель. К таковым неприятностям работорговцы во многих поколениях привыкли, неизбежные риски в профессии, так сказать. И восприняли стоически, как предначертанную судьбу – кисмет!

Все в воле Аллаха, а потому нельзя роптать!

На безутешных зрелых вдовицах срочно оженили паренька, что стал приемным папашей трех деток как бы в нагрузку – абсолютно прагматичный подход, раз калым давно уплачен.

В селении их не было – кочевали с юным супругом в кибитке, так сказать, разделяя его в трудах, и к лучшему – иначе бы Юрию совсем плохо стало. Ибо две оставшиеся мегеры изводили его всячески, лупцуя палками за любую вину, вольную или невольную, но чаще ими придуманную. А так как обе бабищи были вздорные, то избиения шли несколько раз на дню. Без выходных и проходных, как говорится!

– Урус, ты где, собака паршивая?!

Галицкий моментально вытер выступившие слезы рукавом грязного и дырявого халата, машинально поддернул изодранные ветхие шаровары, и выскочил из глинобитного сарая, в котором занимался «шибко умственной работой», как он ее с усмешкой называл – укладывал кизяки на зиму. А еще он их ежедневно готовил – процесс оказался несложный, но противный, однако лучше чем в дубильне.

– Да, госпожа, я здесь! Кизяки укладываю!