Изгой

У меня начались абсолютно житейские проблемы: от бессонницы до радикулита. Пропало желание думать и говорить о морали, обществе, том или ином, о религии – всё пропало неизвестно куда. Видимо, моё подсознание отложило всё в долгий ящик и поставило иные приоритеты – всё ведёт к этому. Новых знакомых много и это новое – давно забытое старое. Друзья: либо деревенщины, либо рутинные романтики, либо чайный пьяница – не от мира сего – Дао.

2

Этой ночью я спал, но мне снился слишком странный сон. Сначала я бежал куда-то, зачем-то; и вот я забежал в комнату, подбегаю к сейфу, где висит замок – что меня расстраивает (у меня нет ключа). В комнату забегает неизвестный человек с блестящим, от падающего на него лампового света, пистолетом в руках, тотчас же направляет его на меня и стреляет: сначала попадает в живот, затем – прямо в лоб. Я валюсь на кровать (была ли она до этого здесь?), но падаю медленно, и вообще всё вокруг замедляется. Я чувствую щиплющую, жгучую боль от зияющей во лбу дыры, чувствую её форму, до мельчайших подробностей. Что странно – секундное падение на кровать длилось, по меньшей мере, пять минут, причём я успел обдумать всю ситуацию. Что меня удивило более – это то, что я не умер мгновенно, при данном выстреле. Появился страх, не простой страх, а самобичующий, корюющий страх, как будто ты обещал что-то сделать и не выполнил обещание; я бы назвал этот страх – совестливым. Затем я всё же умер и, скажу честно, я познал, что значит смерть: я уснул. Уснул во сне, но тот «мёртвый сон» был максимально осознанный и как я понял – вечный. Помимо того, что сон был осознанный, он ещё и был с пониманием собственной смерти. Стоит только позволить своему воображению представить такую ситуацию: ты в бесконечном сне, из которого невозможно выбраться, притом ты отчётливо помнишь свою смерть, так же как и свою жизнь – и с этим тебе остаётся бесконечно жить в этом бесконечном сне.

Утро не задалось – этот сон сломил меня. Я встал не с той ноги и долго пытался перебороть в себе ненависть ко всему: Диане, Сашке, кровати, шкафу, двери, зубной щётке и множеству вещам, попадающимся под руку. Откуда взялась эта ненависть, этот гнев ко всему что я видел и слышал? Я стоял в ванной перед зеркалом и злился на себя. Не заглушающаяся ненависть с самого утра.

Ещё час я провёл в ванной, закрылся и сидел на полу. Я не хотел выходить из неё и причинять боль близким. Причинить боль сейчас было бы не трудно – внутри сидел демон, не питающий жалости и любви ни к кому. Диана волновалась и спрашивала в порядке ли я, я отвечал: «В порядке, просто стоит подождать немного».

Я принял холодный душ и подумал, что я наконец отошёл. Вдруг мне стало плохо и меня стошнило. По неизвестной причине с моим сознанием начались твориться непонятные вещи, обрушившиеся на меня горстями воспоминаний из старых жизней. Вспомнились ситуации, где я испытывал сильнейший стыд, которые сокровенно желал исправить; вспоминались люди, доверявшие мне и люди, которым я доверял – то и другое доверие оказалось в итоге ошибкой; и как я совершал ошибки, непростительные самому себе ошибки. Эмоции прошлого сконцентрировались сейчас во мне. И там ли я сейчас, где должен быть? Я мог не повстречать одного лишь человека в своей жизни, которого повстречал, и сейчас быть совершенно не здесь. Всё зависит от этих встреч и отношений, взаимопонимания, ссор и беспощадного случая. Во мне будто шла баталия между добром и злом, между порочностью и добродетелью, а порой казалось, что между жизнью и смертью.

Диана сопереживала мне и успокаивала меня. От этого мне становилось ещё хуже, и ненависть снова преступала, заставляя меня глубоко и учащённо дышать. Психика сошла с резьбы и не давала мне прийти в порядок.

Позвонила Настя и сказала, что Барон сорвался. Он сидит на «фене» (амфетамине), полдня носится как бешенный, полдня, словно овощ – ничего не соображает – обычное дело при приёме этой дури. Давно заметно, что «отходняк» (побочный эффект) после приёма наркотиков противоположен их действиям. Уже неделю так. Как ей помочь? Сорваться и поехать к ним в Туапсе? С горем пополам да разберутся. Всё-таки, с другой стороны, Барон человек усердный, с крепкими бараньими рогами: если решил подсесть на наркотики – будет сидеть до последнего. До последнего чего?

«Какая-то чертовщина!» – сказал я и приложил холодные ладони ко лбу.

Потом уже позвонил сам Барон.

– Эта треклятая наркомания… она… заставляет меня это делать, – начал он. – Я будто умираю без неё. Я без неё злой как собака, нервы ни к чёрту. Ты займёшь мне денег, брат? Мне нужно немного, сколько дашь. Сколько дашь?

– Я не пойду на это, извини меня.

– Немножечко. Я тебе верну, как только всё наладиться. Мне нужно придти в себя. Прошу тебя. Ну, так как?

Я молчал.

– Я брошу всё. Ты же знаешь меня. Разок ещё бахну и – в завязку.

– Слава, ты должен перебороть это в себе. Я не могу дать тебе денег.

– Помнишь, я говорил про апостолов, которые безжалостно кинули Иисуса? Ты мой апостол, и ты будешь смотреть за тем, как я умираю на кресте?