Изгой

Тоже понятно, подумала Хакама. Этот самый молодой, если не считать самого Богоборца. Здоровье отменное надеется пережить всех и остаться единственным правителем мира. Какие все простые, ее муравьи намного сложнее и непредсказуемее,

— Мы сохраняем Совет, — сказала она властно, — но мы не можем забыть, как он создавался! Вы помните?

Только Россоха не изменился в лице, взор его оставался ясен. Беркут побагровел, Ковакко раздраженно заёрзал, не хотел вспоминать свой позор. Боровик и Короед опустили взгляды.

— Зачем вспоминать, — сказал, наконец, Беркут досадливо. — Мы приняли этот Совет. Нам понравилось, разве не так? Власть наша усилилась...

Хакама возразила:

— Усилилась? Всего лишь ее границы стали шире. Но я не властна теперь над своими подданными так, как было раньше. А это, думаю, задевает не только меня.

По лицам было видно, что задевает всех. Беркут все же сказал прямо:

— Но расширение власти дало нам больше. Не знаю, что лучше: абсолютная власть над одним крохотным племенем или же ограниченная власть над всем миром? Мне больше нравится направлять пути целых народов, чем сажать на колья непокорных в одной-единственной долине.

Хакама сказала с усмешкой:

— А почему: или — или? Беркут насупился:

— Не понял?

— Повторяю, почему надо выбирать? Почему мы не можем точно так же править всем белым светом, как раньше правили своими малыми землями?

Беркут смотрел пристально. Снова ей почудилось, что он знает больше, чем говорит. Нечто держит за спиной.

— Скажи яснее, — попросил он.

Она чувствовала холодок опасности, но сказала отчетливо:

— Богоборец не показывался уже несколько лет. Похоже, что-то его не устраивает в самом Совете... но что, он сам не знает. Во всяком случае, мы уже давно работаем без него. И что же? Да ничего. Ничего не изменится, если он не появится вообще! Мы все так же сможем работать, только у нас будут руки развязаны.

Она осеклась, но слова уже сказаны, все притихли, зыркают друг на друга исподтишка, молчат. Да, создание Совета Семерых Тайных покончило с распрями между чародеями, но все помнят прежние жестокие схватки, а многолетняя виртуозная борьба Россохи и Беркута вообще вошла в легенды.

Короед завозился, сказал нерешительно:

— Но что будет, если Богоборец вернется?

Беркут сказал при полном молчании остальных:

— Да ничего. Он один из нас. Его место остается за ним. Но я согласен с Хакамой: пора нам несколько вернуть наши позиции... которые были утеряны. Утеряны при формировании Совета. Полагаю, что если проголосуем теперь, то большинство голосов...

Россоха вскочил:

— Погодите!.. Именно эти вопросы нельзя пересматривать! Это же основа нашей работы.

— Пересматривать можно все, — громыхнул Беркут немедленно, словно все время помнил про их старую вражду. — Только стоит ли?.. Хакама права в другом: роль Богоборца все еще чересчур... чересчур. Он один из нас, так он говорит, и мы так говорим, но все по-мним, что он нас согнал в этот Совет, как стадо баранов, огромной дубиной!

Россоха возразил:

— Ты считаешь, что Совет Семерых — плохо?

— Это прекрасно, — отпарировал Беркут. — Мне только не нравится, что он согнал нас силой. Я это помню все время! Это грызет мою гордость, как сто тысяч короедов грызут трухлявый пень!

Хакама сдержанно улыбалась. Похоже, Беркут, один из самых сильных и яростных чародеев, на ее стороне. Вернее, на стороне тех, кто желал бы избавиться от тирании того сильного лесного человека, который явился неизвестно откуда, а потом канул неизвестно куда.

Но ненадолго канул, сказало ее сознание. Ненадолго. В твоей тайной комнате есть зеркало, в котором ты постоянно стараешься отыскать его след... А когда находишь, твое золото находит много храбрецов, готовых побороться хоть с Богоборцем, хоть с любым чудовищем.

— И еще одно, — сказала она громко, — но очень важное! Да, мы все потеряли свою мощь... как маги. У нас остались капли... которыми просто пренебрегаем. Чему радоваться в этой ситуации? Да хотя бы тому, что Богоборец потерял ее точно так же, как и мы. Сейчас он не сильнее обыкновенного здорового молодого... или не совсем молодого деревенского парня.

Беркут спросил с интересом:

— Почему деревенского?