Изгой

Дэвид что-то сказал, но Льюис не расслышал, а потом заговорил кто-то еще, и Дики прокашлялся, достаточно громко, чтобы все вокруг притихли, и тогда он сказал:

— Просто следи за собой, Льюис, мы все тоже будем за тобой присматривать, малыш. Я тут поговорил с викарием, и он со мной согласился. Лучше открыто сказать, что все мы о тебе думаем.

Говорил он с викарием на самом деле или нет, было неизвестно: самого викария не было видно — он вернулся в церковь и не мог ничего слышать.

Дики еще какое-то время смотрел на Льюиса, а потом перевел взгляд на Клэр.

— Все в порядке? Тогда пойдем, — сказал он и, держа ее за руку и толкая перед собой, двинулся через толпу, словно ракета.

За ними последовали Тамсин и Кит, после чего и другие тоже пошли дальше. Повисло неловкое молчание, кое-где послышались смешки. Джилберт, Элис и Льюис остались стоять на месте.

У Элис на выдохе вырвался какой-то звук, похожий на хихиканье.

— Я никуда не пойду, — сказала она.

— Нет, пойдешь.

— Нет, Джилберт. Только не с ним. Они не хотят его. Ты же слышал.

Льюису казалось, что они вообще забыли о его присутствии. Голос Джилберта прозвучал очень твердо:

— Ты тоже слышала, что сказал Дэвид. Нас приглашают всех. Дики не следовало этого делать — я не знаю, я поговорю с ним, — но худшее, что мы можем сделать сейчас, — это никуда не пойти. Как я после этого буду смотреть ему в глаза? И что мы скажем Дэвиду и Хилари?

— Джилберт…

— Нет! Если я могу справиться с этим, Элис, ты сможешь тоже.

Он подставил ей свою руку, и она оперлась на нее. Они пошли в сторону дороги, а через какое-то время за ними последовал Льюис.

Дома Элис снова накрасилась, а Джилберт и Льюис ждали ее в холле. Потом они сели в машину и поехали к Джонсонам.

Погода поменялась, и теперь холодный ветер гнал по небу громадные облака, заслонявшие солнце и отбрасывавшие на землю большие тени. С утра было так тепло, что напитки были выставлены на террасе, но теперь похолодало, поэтому все вошли в дом и толпились в гостиной, где был разожжен камин.

Элис и Джилберт стояли плечом к плечу, Элис вся дрожала, а взгляд у Джилберта был мягким и любезным, но было понятно, что ему хотелось куда-нибудь уйти. Через некоторое время Льюису стало невыносимо смотреть, как его отца и приемную мать вежливо игнорируют из-за него, и он вышел в холл.

Дом, где жили близнецы, был построен в эдвардианском стиле, с квадратными комнатами и гладкими стенами. Холл был оливково-зеленым, с уродливой лестницей, уходившей на второй этаж, имевший непрезентабельный вид. У себя за спиной он услышал возгласы удивления и восторга и, выглянув в окно, увидел, что пошел снег. В гостиной все весело сгрудились у окон, чтобы посмотреть на снегопад в апреле, а Льюис вышел через парадную дверь наружу.

На улице потемнело, как в бурю, и он посмотрел на небо.

Кит стояла, прижавшись к стене дома, и видела, что Льюис вышел. Он немного отошел от двери, сунул руки в карманы и посмотрел вверх. Она тоже смотрела туда. Она хотела, чтобы на нее падал снег. Тут он обернулся и увидел ее.

Ветер прекратился, и все затихло. Рядом с ними никого не было.

Она сделала к нему несколько шагов и улыбнулась. Он улыбнулся ей в ответ, и они оба снова посмотрели в небо. Хлопья снега были огромными, и сначала их было очень мало, но потом снег пошел гуще. Снег медленно опускался на их лица отдельными большими снежинками. Небо во время снегопада казалось более глубоким, за падающими крупными снежинками можно было разглядеть более далекие, совсем маленькие, которые еще дальше сливались в одну общую массу. Льюис посмотрел на Кит. На ней было платье с короткими рукавами, и ее девчоночьи руки казались очень тоненькими, но были довольно загорелыми, даже после зимы.

— Ты, наверное, замерзла.

— Со мной все в порядке.

Было абсолютно тихо. Но вскоре снова поднялся ветер, который унес снег, небо прояснилось, а потом, очень быстро, все закончилось. Вокруг опять стало светло, и мир наполнился движением. Они вошли в дом. Льюис закрыл за ними дверь, а Кит робко взглянула на него и, не говоря ни слова, пошла туда, где собрались гости.

Он чувствовал себя лучше. Он стал спокойнее, словно внутри него что-то отключилось. Льюис подумал, что нормально переживет и этот день. Он не будет думать о том, что сказал Дики, и, если очень постарается, возможно, ему удастся удержать себя и не сделать что-нибудь плохое. Именно таким ему виделось нанесение себе этих порезов; из-за стыда он никогда не называл вещи своими именами, для него это значило «сделать что-то плохое», просто еще один из плохих поступков, которые он совершал.

Он зашел в ближайшую комнату, комнату, где он играл в детстве; она называлась классом, и в ней когда-то были игрушки и книги. Теперь она превратилась в еще одну гостиную, почти без мебели, но в углу по-прежнему стоял игрушечный конь-качалка. Он вспомнил, как сражался за него с Фредом и Робертом, и рассмеялся.

— Что ты здесь делаешь?

Льюис обернулся. В дверях стоял Том Грин, а за спиной у него Эд Роулинс.

— Ничего.