Изгой

Дом Кармайклов находился довольно далеко от церкви, и они узнали о случившемся одними из последних. Когда же им сообщили — кто-то позвонил неприлично рано, в семь утра, — Дики привез их всех на автомобиле, чтобы посмотреть, что там происходит и можно ли чем-то помочь. Кит стояла со всеми остальными, прислушивалась к задаваемым вопросам и ответам на них, потом услышала уже связную историю о том, как все произошло, а когда узнала, что это был Льюис, то пошла к машине, села на заднее сиденье и, закрыв лицо руками, заплакала. Она сама удивилась своим слезам, тому, как легко они текли и как печально было на сердце. Она не знала, что у нее внутри такое простое горе, не знала, что может так плакать. Другие люди тоже плакали, и многие были очень разгневаны; другие просто смотрели на пожарных и на мужчин, которые им помогали. Толпа постепенно редела, люди уходили на работу или возвращались в свои дома, но весь этот день и еще очень много дней после этого люди будут останавливаться здесь и смотреть на пожарище. Людей объединило общее потрясение, постепенно сменившееся негодованием и осуждением.

Льюиса поместили в одной из двух камер в полицейском участке. Участок был маленьким, камера была тоже маленькой, с кроватью, окном и отхожим ведром в углу.

Позже вызвали доктора Страчена, а поскольку Льюису было всего семнадцать, то послали также и за Джилбертом. После драки с мальчиками у Льюиса остались синяки, а голова его была в саже от ударов по закопченным надгробным камням. Когда его вталкивали в камеру, ему разбили губу, и его рубашка была в крови, а когда доктор Страчен снял ее, Джилберт увидел новые синяки и новые порезы у него на руке. Кисти его также были ободраны с обеих сторон, а одна из них еще и обожжена. Джилберт протянул Льюису чистую рубашку, которую принес для него. Ему пришлось помочь сыну надеть ее. Когда с этим закончили, Уилсон начал задавать Льюису вопросы. Джилберт думал, что Льюис не сможет следить за тем, что говорил полицейский, но в результате допроса были установлены его имя, факт совершенного им и то, что при этом он действовал один, после чего Уилсон уже мог составлять протокол.

Льюиса отвели обратно в камеру. Джилберт боялся его, ему был ненавистен его вид, и он почувствовал облегчение, узнав, что Льюис должен будет остаться здесь под замком.

Когда Кит закончила плакать, она пошла через всю деревню к полицейскому участку, села напротив него и принялась ждать. Она видела, как внутрь вошел доктор, потом Джилберт, и прождала, не сходя с места, до обеда. Она знала, что Льюиса не увидит, но она и мысли не допускала, что может находиться где-либо еще, и время бежало для нее незаметно, как в долгом путешествии.

Льюис оставался в участке целую неделю, пока не состоялось слушание его дела, где решили, что он должен оставаться под стражей до судебного разбирательства, которое должно было проходить через месяц в Гилфордском уголовном суде присяжных.

Элис и Джилберт пришли на судебное заседание. Они не видели его после ареста. Лицо его зажило, влажные волосы были приглажены, на нем была чистая рубашка с галстуком; он выглядел совсем юным, и Элис едва могла заставить себя смотреть на него.

За то, что он сделал, его судили как взрослого; это произошло еще и потому, что судья вознамерился вместо лишения свободы отправить его отбывать воинскую повинность — в армию. Ответ военных вызвал у Льюиса улыбку: они тоже не хотели его.

— Мы довольно разборчивы, ваша честь, когда речь идет о государственной безопасности, — сказал полковник, вызванный обсудить приговор с судьей, так что Льюису дали два с половиной года тюремного заключения и в июне 1955 года направили отбывать срок в Брикстонскую тюрьму.

Часть третья

Глава 1

Август 1957 года.