Изгой

С чужой магией дела обстояли плачевнее. Сегодня она не бурлила, не переливалась золотыми лучами, не сияла сверхновой звездой. Превратилась в склизкий серый комок с тусклой коркой. И теперь клубок цветных нитей застыл в куске густого заветренного киселя. Даже студня, скорее, если принять во внимание консистенцию.

— Видите, что по вашей милости приключилось! — высказал претензию Мишенька, неожиданно выплывая из закоулков разума, или где там он прятался.

— Да ладно, не ной, сейчас всё исправим, — отрезал я. Мысленно говорить получалось гораздо лучше, чем вслух.

Я для пробы направил в клубок струйку энергии. Та растеклась по куску киселя. Внутрь просочились лишь несколько капель.

«Мда, походу, легко не получится…»

— Если вообще получится, — скептически заметил Мишенька. — А вот если бы вы не лезли своими грязными руками, то…

— Слышь, — перебил я его. — Если бы ты не говнил, как сраный мажор, сейчас бы и с магией всё норм было, и лицо у меня не перекособенило.

— У меня, — возразил он.

— У меня, — не согласился я. — Потому что больно мне. Горькими порошками пичкают меня. И иголками тычут тоже.

— Так в чём же сложности? Верните контроль над телом и избавьте себя от неприятностей.

— А вот хрен тебе, — сказал я и свернул из Мудры Энергии вульгарную дулю. — Вот. Видел? Выкуси.

— Господи всемогущий, за что ты меня покарал? — закатил мысленные глаза Мишенька и врубил трагического актёра. — Ну почему. Ну почему я должен терпеть это быдло, эту чернь, этого немытого люмпена…

— Ты бы лучше заткнулся, — процедил я, чувствуя неодолимое желание заколотить его слова ему же в глотку.

Так бы уже давно заколотил. Останавливал факт, что глотка тоже моя.

— А то что? — раздухарился Мишенька. — Что вы мне сможете сделать?

— Я просто не задавался этим вопросом, но обязательно что-нибудь придумаю, — мрачно пообещал я, и Мишенька в испуге умолк.

А ведь действительно надо придумать. И как я раньше не озаботился? Ладно займусь на досуге, пока лучше разобраться с Дарами. И с Мишенькиной магией, будь они оба неладны. Последняя, к слову, сейчас тормозила рост способностей, так же как вчера стимулировала.

Я медитировал до позднего вечера с короткими перерывами на обед, ужин и визит доктора. Замаялся — страсть, но зато напитал нити энергией, и они уже не были похожи на завядший салат. А магия перестала напоминать кусок студня или засохшего клейстера. Теперь она походила на полузастывший потёк лавы с огненными прожилками внутри.

Довольный успехом, я отправился спать.

Проснулся с заплывшим глазом. Вторым.

Рядом сидел Трифон. Подозрительно щурился.

Глава 6

— Нук, скажи чего-нить, барин, — потребовал Трифон, рассматривая меня въедливым взглядом.

— Трифон, ты офифел? — вытаращился я на него.

И не сразу понял от злости, что разговариваю уже лучше. Членораздельная речь вернулась. Через раз и с трудом давались только шипящие звуки.

— О, этот хороший, — радостно воскликнул он и лязгнул замками наручников. — Этого отстегну.

— Это что было? — потребовал я объяснений, усаживаясь в кровати, и поморщился от саднящей боли в запястьях.

— Дык эта… — замялся Трифон, — Тута того…

— Чего того?

— Ну… Горячка тя надысь посетила. Белая. Орал, ругался, маменьку звал. Почём зря сквернословил. А уж что говорил…

— Что говорил?

— Говорил, что в тя бес вселился. И что ты это не ты. Ну, в смысле сейчас ты… ну, тогда, это он. То бишь ты. А днём, это не ты…

Трифон продолжал сбивчиво объяснять, и у меня в голове постепенно складывался пазл. Получалось, что Мишенька опять вернул контроль над телом и перешёл к решительным действиям. Но какого лешего тогда я до сих пор не в дурке, у меня под глазом фингал, что здесь делает Трифон? Почему он не сообщил маменьке, не вызвал лекаря или, к примеру, отца Никодима? Последний вопрос я высказал вслух.

— Дык, ты ж сам не велел барыню волновать, — ответил Трифон, спрятав глаза. — Да и поздно уже было… Будить не хотел.

— Брешешь же? — не поверил я, правильно истолковав его жест безо всякого Дара. — Как собака брешешь.

— Брешу, — неожиданно легко согласился он, не обидевшись на собаку.

— Ну так и?

— Дык эта… тута такое дело…

— Трифон! — рявкнул я, теряя терпение.

— Не по нраву мне старый барчук… ну, тот, который не ты… который ночной, — неожиданно признался Трифон.

— Ну не по нраву и что?

— Ну и угомонил я его, — Трифон вздохнул и посмотрел на свой кулачище. — Как сумел.

— Дурак. Мог же и насмерть прибить, — усмехнулся я.

— Дык я легонечко…

— Легонечко, это ты молодец, — похвалил я Трифона, и у него от удивления полезли брови на лоб. — Всё правильно сделал.

— Чего, и ругаться не будешь?

— Не буду, иди. Мне надо подумать.

— А барыне чего скажешь?

— Скажу, что упал. Всё, Трифон, проваливай. Но вечером жду.

— Эт, я непременно.

Но я его уже не слушал. Задумался.