Изгои Интермундуса (СИ)

Вид неподвижного полулежащего Теона вызывает необъяснимую тревогу, и я не могу перестать смотреть на него, почти не слушая Укусова.

–Иди, иди же. Здесь останусь я,– отвечаю я на его уговоры покинуть склеп, Слава Истоку, что это по сценарию.

– Что вижу я! В руке Ромео склянка!

Так яд принес безвременную смерть.

О жадный! Выпил все и не оставил

Ни капли милосердной мне на помощь!

Тебя я прямо в губы поцелую.

Быть может, яд на них еще остался,

– Он мне поможет умереть блаженно… [ У. Шекспир "Ромео и Джульетта" 1595]

Опускаюсь на колени, но медлю, не решаясь преодолеть расстояние, разделяющее наши лица. Всего один поцелуй…

«Клянусь, сердцем Истока я буду целовать только тебя…»– коротко качаю головой, чтобы избавиться от этого навязчивого призрака прошлого… Я должна оставить все позади, чтобы быть счастливой…

Все вокруг замирают, словно ожидая моего решения. Я снова качаю головой, в надежде отогнать навязчивые мысли, но прежде, чем наши губы соприкасаются, слышу:

– Браво! – звонкие хлопки раздаются по залу, я поворачиваю голову на источник шума и вижу рыжеволосого мужчину. – Какой спектакль!

Внутри меня все в страхе сжимается, в преддверии чего-то страшного...

Глава 25. Антракт

Победоносный смех с легким оттенком иронии разносится по, будто вымершему залу.

– Не видел, только потому, что закрывал глаза при ее появлении? – мужской голос с раздражающими высокими нотками разрезает нависшую тишину. И он обращается ко мне.

Ярость пронзает подобно раскаленному копью, а страх мерзким пауком проползает по сердцу. Страх не за себя. Страх за нее.

Но стоит руке Деи скользнуть по моей груди, душащий страх и защитная ярость сменяются праведным гневом.

Он. Пришел. За ней.

Я. Ее. Не. Отдам.

Нервное напряжение настолько сильное, что мне трудно себя контролировать. И когда отталкиваю Дею в сторону, то она падает на пол. Ее «ай» и ушибленная мягкая часть бедра – меньшее, что ей грозит. Есть вероятность, что Хэдин решит напасть на нее прямо сейчас.

Я выступаю вперед и встаю между Деей и Хэдином Секстус Игнэусом.

– Только тронь ее и я… – слов недостаточно, чтобы выразить все негодование, бурлящее под моей кожей, поэтому я лишь указываю лезвием Гладиуса в сторону Хэдина.

– Как страшно, уже боюсь, – отпрыск Шестой Семьи насмешливо поднимает руки вверх будто бы сдаваясь. – Не думал, что благородный принц из легендарной Второй Семьи такой беспринципный лжец.

Хэдин явно наслаждается моим бессилием. Лишь раз взглянув на нас с Деей, любой венефикус поймет, что Связи, в той мере, в которой она должна быть, между нами нет. Ведь если бы все было наоборот, нам бы ничего не стоило преодолеть барьер, окутавший Актовый Зал.

– Я ведь почти поверил, что с девчонкой из Примус Лунарис тебя ничего не связывает, – Секстус Игнэус продолжает расхаживать взад-вперед, неспешно растягивая слова, то ставя правую ногу на первую ступеньку подмостков, то убирая, явно дразня. – Ты так убедительно уверял меня в том, что судьба Деи Лунарис тебе не интересна, а выходит все с точностью да наоборот, я прав?

– Тебя это не касается, – холодно бросаю. – Тебе лучше убраться, если ты не хочешь, чтобы я взаправду лишил тебя головы.

– Хм… – Хэдин потирает подбородок, не переставая изучающее разглядывать меня, – ты считаешь, что сможешь со мной справиться? Со мной – посланником самого Короля, наместника Великого Регема, Изокрейтса Примус Лунариса?

– С каких это пор дядя Изо стал королем? – спрашиваю я, стараясь унять нахлынувшую дрожь.

Нет сомнений: Изокрейтс жив, и в этом нет ничего хорошего. Он был сдержанным и спокойным, но я всегда испытывал в присутствии брата короля смутную тревогу. Будто бы его мягкость и уступчивость – плохо сделанная маска. И я уверен, что дядя Деи ищет ее явно не для долгожданного воссоединения. Что же делать? Я не могу отдать Хэдину ее, но и сражаться в школе полной людей – не вариант.

Погодите-ка…

– Вижу, ты, наконец, заметил, – пропустив мимо ушей мой вопрос, продолжает Игнэус, заметив, как я начал беспокойно переводить взгляд с одного ряда на другой. – Это заклинание очень удобно, когда имеешь дело с людьми, они всегда были слабее венефикусов, потому нагнать на них Мглу Дурмана не составило труда.

Из-за неожиданного появления Хэдина Секстус Игнэуса, я совершенно не обратил внимания на то, что зрители, ровно, как и ученики, участвующие в постановке, никак не отреагировали на случившееся. Ведь, по меньшей мере, их должен был поразить из неоткуда взявшийся юноша с изображением горящего костра на груди, в красно-оранжевом плаще и говорящий на незнакомом языке. Но вместо этого – никакой реакции, лишь гробовая тишина.