Изгой. Пенталогия (СИ)

– Что ж… теперь он искупил свою вину, понеся заслуженную кару. Остальное решится на суде Создателя, – сухо произнес отец Флатис, будничным жестом стряхивая с рук остатки пламени. – Но мы не узнали ничего от этого предавшего Создателя еретика… Братья монахи! Негоже трогаться в путь, не отслужив поминальной службы по всем несчастным, что сегодня расстались с жизнью! Не забудьте упомянуть и Морвикуса, хоть душа его и грешна безмерно. Но поторопитесь – впереди нас ждет долгая дорога!

Безмолвно кивнув, монахи кинулись к пепелищу, а седой священник развернулся к баркасу, где, обхватив мачту руками, сидел потрясенный до глубины души заключенный, совсем еще юный, но полностью седой мальчишка.

Со страхом взглянул он в пылающие синим огнем глаза священника, ожидая услышать приговор. Но услышал вопрос:

– Раскаялся ли ты в совершенном грехе, сын мой?

– Расскаялся, ваше святейшество, – хрипло выдохнул дрожащий всем телом парень, вставая на колени и покаянно опуская голову. – Видит Создатель – раскаялся.

– Хорошо… – чуть помедлив, кивнул старик. – Я велю расковать твои кандалы. И поговорю с начальником стражи. Сегодня ты понес достаточное наказание за совершенное злодеяние. И обращайся ко мне – отец Флатис. Я всего лишь священник.

Но заключенный словно не услышал его слов. Подняв лицо, он вновь заглянул в глаза священника и тихо произнес:

– Отче… примите мою исповедь. И… и позвольте отправиться с вами. Я хочу искупить свой грех и заслужить прощение Создателя Милостивого. Позвольте!

– И ты готов отринуть от себя мирскую жизнь и презреть мирскую суету? Готов посвятить себя служению Создателю?

– Готов, отче!

– Что ж… да будет так, сын мой, – кивнул священник и зашагал прочь, провожаемый благоговейным взглядом заключенного, так и не вставшего с колен и лишь утиравшего бегущие по щекам слезы…

Глава пятая

Ядовитое море

Вокруг все было серым, мрачным и безжизненным.

Серая вода вокруг, серые небеса, нависшие над головой, и даже корабль с набрякшими от сырости парусами, и тот казался серым на фоне остального.

Про свои серые ледяные щупальца и вспоминатьто не хотелось, но они сами великолепно напоминали о себе, деловито ощупывая пространство вокруг меня и обвиваясь вокруг снастей. Вели себя настолько самостоятельно, словно они вовсе и не часть моего организма. Пусть чужеродная его часть, но все же растущая прямо из моего загривка. Да и что там грешить против истины – ледяные отростки уже не раз спасли мне жизнь и существенно помогли мне как против реальных врагов, так и против потенциальных, к коим я относил, например, ту толпу, что собралась в порту, когда мы отчаливали. Не будь у меня страшного и отвратительного на обычный взгляд веера щупалец над головой, то еще неизвестно, позволили ли бы нам беспрепятственно отойти от причала. Да, щупальца полностью оправдывают свое право торчать у меня из шеи…

Так и стоял на носу нашего небольшого кораблика, пытаясь сам себя убедить, что вросшие в основание моего черепа щупальца даже полезны и что вообще это сущая мелочь. Подумаешь, десять щупалец бесцеремонно сменили место жительства с куска горного хрусталя на мою шею. Всегото!..

– Утро доброе, господин, – басовито прогудело у меня за спиной, и я недовольно хмыкнул, оборачиваясь к Рикару.

– Не сказал бы.

– Ну… живы остались и то хорошо! – преувеличено бодро отозвался здоровяк, сжимая ладонями виски и мученически морщась.

– Что, голова раскалывается? – лениво поинтересовался я. – Тут уж извини – больно уж ретиво ты за кинжалом наклонился. Вот и врезал тебе.

– Спасибо, что плашмя ударили! – в тон мне отозвался Рикар и неожиданно ухмыльнулся. – Хоть я и не помню этого. Тикса просветил, склирс низкорослый. Я как очнулся, а надо мной рожа его ехидная маячит… с прозеленью…

– В смысле?

– В смысле худо ему, господин, – хмыкнул Рикар. – От качки сомлел и блюет почем зря. Мне аж сразу полегчало на душе. Остальные там же, в каюте. Отогреваются. Только Мукри за штурвалом стоит с гордым видом. Господин, а что былото? Ну, в порту.

– Не помнишь? – удивился я.

– Ничегошеньки! То есть как с багром на гада того кинулся помню, а вот потом словно отрезало. Потом что было?

– Потом я тебя мечом приголубил, и ты на землю брякнулся, – просветил я его.

– А штуковина та, что желтым мерцала? Ну, кинжал.

– А кинжал я сломал и в море выкинул, – буднично произнес я, разведя руками. – Что еще с ним делать было? Не с собой же брать?

– Кинжал самого Тариса? Сломали и выкинули?

– Ага. На меня он почемуто не подействовал. На берегу оставлять не хотел – подберет еще кто и повторится та история, что отец Флатис рассказывал. Когда одинединственный человек всю деревню вырезал и в живых мертвецов оборотил.

– Верно говорите, господин! Эх, хорошото как! – обрадованно заворчал Рикар и, видя мое удивление, пояснил: – Значит, не нечисть вы, господин, не тварь темная! Раз о других думаете да заботу проявляете, то человек вы!

– Угу… только слегка обледенелый, да еще щупальца в шее растут, – рассмеялся я. – И едва полгорода не сжег.