Изгои Средневековья. «Черные мифы» и реальность

Некоторые ученые – например, историк крестовых походов Джошуа Правер и историк средневекового милленаризма и юдофобии Норман Кон – видят достаточное основание для еврейских погромов в апокалиптических настроениях крестоносцев: во-первых, в последние времена иноверцы должны принять христианство, во-вторых, последние времена отменяют законы и запреты, обязательные в обычное время. В таком случае Эмихо отличается от Генриха не тем, что он жадный и разбойный граф, а тот – милостивый законопослушный король, как это видят еврейские и некоторые христианские хронисты, а тем, что он вот-вот ожидал второго пришествия, а король не был подвержен этой лихорадке и жил не как накануне конца времен, а в обычном профанном времени. Так аттестовал Эмихо еще один хронист, немецкий аббат Эккехард Аурский: «…один рыцарь Эмихо, – писал он, – граф прирейнских земель, человек дурной славы, […] был призван божественным откровением, подобно новому Савлу, как он сам утверждал, […] и захватил командование над почти двенадцатью тысячами крестоносцев […] Проходя через города Рейна и Майны, а также Дуная, они либо полностью уничтожили омерзительную расу иудеев, где только могли их найти (и в этом будучи ревностно преданными христианской вере), либо заставили их вступить в лоно Церкви». Впрочем, если вернуться к тому, что писали Альберт Аахенский и Гийом Тирский, мы увидим – вместе с израильским историком Биньямином Кедаром, – что истерический апокалиптизм был, безусловно, свойственен паломникам, но скорее участникам «похода бедноты», простолюдинам, выбравшим себе в предводители гуся с козой, чем рыцарям.

Но нужно ли вообще искать мотивы фанатичной юдофобии Эмихо – или, может быть, следует счесть ее литературным конструктом, а Эмихо – удобным для разных авторов козлом отпущения? Действительно ли он был инициатором и руководителем всех погромов? Большинство хронистов – и еврейских, и христианских – пишут о его личном участии лишь в майнцском погроме, самом кровопролитном из всех и давшем заметное число насильственных крещений. И все же Эмихо, самый влиятельный из упомянутых поименно рыцарей, становится олицетворением всей крестоносной антиеврейской агрессии, приведшей к мученической смерти сотен евреев (это важно для еврейских авторов) и к появлению группы принудительно обращенных псевдохристиан, хранивших верность иудаизму и при первой возможности вернувшихся к прежней вере. Эмихо, таким образом, оказывается виновен в нарушении монополии духовенства на крещение, канонических запретов на насильственное крещение и требования периода выжидания даже перед крещением добровольным, виновен в появлении ложных христиан, волков в овечьей шкуре, подрывавших христианскую общность (и это при нараставшей тревожности духовенства относительно апостасии и впадения в ересь), и в «отпадении» их обратно в иудаизм, запрещенном каноническим правом.

Почему именно Эмихо сделали козлом отпущения? С точки зрения христианских хронистов, он – «дурной» рыцарь, лишенный рыцарских добродетелей (благородства, щедрости), якшавшийся со сбродом (к тому же отличившимся языческими суевериями – поклонением гусю с козой), повинный в блуде и в нападении на единоверцев-венгров, будто они язычники, и наконец, бесславно побежденный и погибший в Европе, не доходя до Святой земли. Удобная фигура для того, чтобы списать на нее все эксцессы, – гораздо удобнее победоносного предводителя похода герцога Готфрида.

Еврейским же хронистам, неизменно воспроизводящим архетип милостивого к евреям, доброго и справедливого государя, был необходим антипод этого государя, плохой мелкий властитель, тешащий себя ложными амбициями и притесняющий евреев. Нехороший юдофоб, оттеняющий справедливость и юдофилию монарха, – частый персонаж в еврейских исторических сочинениях: им может быть королева, дурной советчик, исповедник короля, епископ и проч. И наконец, учитывая, что еврейские авторы XII века жили в том же окружении, что и их герои, винить во всем одного главного гонителя, к тому же погибшего и неодобряемого самими христианами, было благоразумнее, чем объявлять врагами всех, включая рядовых бюргеров – своих соседей.

* * *

Другой тип чрезвычайных ситуаций, когда евреи подвергались угрозам насилия и реальному насилию, а власти проявляли свое покровительственное к ним отношение, стараясь их защитить, или же еврейские авторы старались представить дело в таком свете, – это ситуация ритуального, или кровавого, навета. То есть ложного обвинения той или иной еврейской общины в убийстве христианского ребенка, почти всегда мальчика. Такие наветы появились в Европе во второй четверти XII века, согласно недавним исследованиям, одновременно в Англии и в Германии. Подробнее речь о них пойдет ниже, сейчас же мы рассмотрим конкретно Нориджское дело 1144 года, долгое время считавшееся первым наветом в истории, и позицию светской власти в этой неожиданной и еще необычной ситуации.

Распятие Уильяма Нориджского.

Амвон церкви Св. Троицы в Лоддоне, Норфолк. XV век